Рассказы

А дама, верно, не любит бабочек! Она так мнет их, ломает им крылышки.

Бедные!

«Какая красивая икона!» — замечает дама, обернувшись.

«Это покойного мужа» — говорит Берта Яковлевна.

«При лампадке она еще интереснее. Колька, зажги лампадку!..»

Колька достает лампадку, осторожно наливает масла и, сделав фитилек, медленно несет к киоту.

«Чуточку назад!» — просит даму Берта Яковлевна.

Шаг… — один шаг… — и лампадка падает из Колькиных рук, масло разливается и покрывает грязной волной — спину, шлейф, кружева и… бабочек.

Огромных красных бабочек!

Сперва они вздрогнули, потом как-то съежились, затрепыхали крылышками и вдруг жалобно сбились в тесную грязную кучу.

«Ах!..» — крикнула Берта Яковлевна…

«Ах!..» — в ужасе повторила дама…

Мастерицы застыли.

Колька лежал на сундуке за шкапом и стонал. Ему казалось, что горит дом, горит сундук и голова горит тоже. Берта Яковлевна била его до тех пор, пока Настя не сжалилась и не отняла его. Колька не плакал.

«Бедные бабочки!» — думал он, сжимаясь от боли.

«Вероятно, они умерли?..»

И теперь, натягивая на себя рваное одеяльце, — Колька метался.

Разве он виноват?..

Что делать?

Милые мертвые бабочки, они уже никогда не будут больше кружиться по комнате и порхать по черному платью!

Никогда!

А те, живые, — они ведь ненавидят его, он убил их братьев…

Колька весь дрожал от беззвучных глухих рыданий.

«Нужно пойти!..» — мелькало у него.

«Рассказать нужно!..»

Колька сбросил с себя одеяло и вскочил.

В правом углу храпела Берта Яковлевна, вся черная и длинная, как мертвец. Из-за ширм долетало сопенье мастериц.

«Страшно!» — думал Колька.

Весь дрожа, осторожно пробирался он к окну.

«Ох!» — храпела Берта Яковлевна.

«Ох!» — хрипел безголовый манекен и грустно покачивал туловищем.

Страшно!

А на столе, завернутое в белую простыню, — лежало платье.

«Так и мама лежала когда-то… — вспомнилось Кольке. — Здесь на столе!..»

Тогда ему кто-то дал шоколадку с кремом и он хотел дать кусочек маме… Но мама не отвечала.

Он приносил Кашулку и они вдвоем ласкались.

«Мамочка, встань!» — говорил Колька.

А мама все спала.

Так ее и нет с тех пор.

Только тогда были кругом свечи. А теперь…

Луч фонаря осторожно скользнул в комнату, заглянул на стол и в ужасе прянул прочь.

Колька развернул простыню. Бабочки лежали мертвой кучей — мокрые, потемневшие и жутко молчали.

«Умерли!» — в ужасе думал Колька.

А те, другие, уже не летали, — сбившись в тесный дрожащий кружочек, они с болью смотрели на мертвых и зловеще грозили кому-то своими красивыми лапками.

«Я не виноват!» — шептал Колька…

«Я, право, не виноват!..»

Он грел их своим дыханием, целовал их головки, расправлял крылышки…

Бабочки молчали.

Когда Колька дополз до своего сундука и уснул, ему приснился сон. Снилось ему, что мертвые бабочки вдруг ожили и начали шевелиться… Они хотели подняться, чтобы вспорхнуть и полетать по комнате, но не могли. Они цеплялись лапками за черный шелк платья. Долго карабкались, ползли куда-то… Шевелили усиками… Оглядывались на Кольку… Потом падали в грязную липкую лужу и тяжело, долго трепыхались.

Колька мучился и шептал:

«Я нечаянно!..»

«Я не знал!..»

Но бабочки молчали, укоряя его взглядами. И крылышки их тяжело волочились сзади, как шлейф платья…

А те, что остались в живых, — плакали маленькими красными слезками…

Бешено кружились над его головой…

Царапали лапками…

Били крыльями…

И кричали, как Берта Яковлевна:

«Вот тебе!.. Вот тебе!..»

Колька не плакал.

(Редакция Олег Рубанский)

(Опубликовано в газете «Домовые ведомости» № 4, 5)