Рассказы

Даже Селия поняла потрясающее значение этих слов взволнованного Олафа. Неужели это правда? Неужели в самом деле это Брэм Джонсон? Она бросилась вслед за Филиппом и выглянула вместе с ним через щель. Оттуда, от той далекой полоски леса, сюда бежали Брэм и его волки! Вся стая была на свободе и развертывалась, как громадный веер. Она мчалась с быстротою ветра! А за ними едва поспевал на своих лыжах их хозяин Брэм – дикая, чудовищная фигура, выделявшаяся на яркой белизне снега. В руках у него была тяжелая дубина. Он что-то кричал вслед волкам. Этот его вопль покрывал собою все другие звуки, как рев дикого, громадного животного, и они его услышали и повиновались. Они побежали еще скорее, а затем…

Находившиеся в избушке сразу поняли все, и сердца у них остановились.

Брэм Джонсон со своими волками повел атаку на эскимосов.

С безумца-великана, мчавшегося со своими кровожадными зверями через равнину, Филипп перевел глаза на нападавших. Охваченные суеверным страхом, они только смотрели на мчавшихся на них животных и на кричавшего во все горло человека-волка. Никто из них не поднял ружья и не выпустил ни одного заряда. А затем они вдруг пришли в себя и бросились бежать в разные стороны. Волки их уже настигали. Селия закрыла глаза руками. Швед проскользнул мимо нее, откинул засов и распахнул дверь настежь. Филипп последовал за ним.

Еще минута, и все было кончено. Последний из осаждавших скрылся в опушке леса, но волки бросились вслед за ними, а за волками побежал туда же и Брэм.

Филипп посмотрел на Олафа Андерсона. На лице у шведа была его старая улыбка. И несмотря на нее, он все-таки казался взволнованным.

– Мы не последуем за ними, – сказал он. – Брэм и его волки расправятся с ними и затем он вернется, когда все уже будет кончено. А тем временем не отправиться ли нам всем домой? Давайте запрягать собак! Я уже так устал от этой хижины! Сорок дней и сорок ночей – уф! – ведь это ад! Не найдется ли при вас табаку, Филипп? Если есть, то угостите… На чем это, бишь, я остановился, рассказывая вам историю Селии и Армина? Что это, табачок?

Филипп протянул ему свой кисет с табаком и трубкой. Олаф набил ее и закурил, сразу выпустив целое облако дыма.

– Да, на чем, бишь, я остановился? – продолжал он. – Ах да! Этот самый Армин рассказал мне, что, несмотря на то, что он был природным датчанином, его по особым проискам Распутинской партии арестовали и засадили в Петропавловскую крепость, где он протомился несколько лет. Большая часть его друзей тоже оказались кто в ссылке, кто в тюрьме. Некоторые из них, впрочем, заботились о Селии, думая, что он умер. Как только Распутин был убит и еще прежде чем началась революция, они узнали, что Армин был жив и медленно умирал где-то в отдаленных местах Сибири. Мать Селии, тоже датчанка, умерла еще тогда, когда Селия была ребенком. Но некоторые из родных и кое-кто из русских решили вернуть Армина из Сибири, наняли пароход и отправились вместе с Селией на поиски.

Он остановился на минуту, чтобы снова зажечь трубку.

– И они нашли его, – продолжал он. – Они бежали с ним из Сибири раньше, чем узнали о революции, иначе Армин вернулся бы оттуда вместе с другими ссыльными, и ему были бы возвращены его права. По каким-то соображениям они погрузили его на американское китобойное судно, а этот китобой имел несчастье быть затертым льдами и должен был зазимовать в заливе Коронации. Тогда они сошли с него на берег и отправились далее уже на собаках с проводниками. Ну, а остальные подробности вы, Филипп, узнаете, когда научитесь у Селии ее языку, а ее выучите говорить по-английски. Ведь вам придется сделать из нее американку. Не правда ли?

Селия тоже вышла из избушки и стала рядом с Филиппом. Тихая радость, которая светилась у нее в глазах и которой она не скрывала, заставила Олафа слегка засмеяться.

– А она полюбит Америку! – воскликнул он. – Да, милейший, она полюбит ее больше, чем все другие страны на всем земном шаре! Уверяю вас!