Рассказы

И то ли нюхом чуяла, то ли следила как-то, когда наши молодые должны нагрянуть. Только машина на повороте засеребрится, а Танька уж бежит — нарядная, умытая до блеска, так и светится своей щербатой улыбкой:

— Лёнь, Лёнь… Лёнь приш… Лёнь здеся…

Мы, конечно, посмеивались. Не обидно так, в меру. Иру подкалывали разлучницей. Ира тоже смеялась.

Танька, кстати, до сих пор никого из нашей семьи по имени не зовёт. Я у неё Лёнь-брат, мама наша Лёнь-бабка, папа — Лёнь-дед. А вот Ирину, пожалуй, она и вовсе никак не называет. Стесняется.

Года два мы вот так все смеялись, а потом начались какие-то перемены. Лёня зачем-то продал свою адвокатскую контору, но не пошёл в политику, а занялся коммерцией. Причём как-то много у него сразу было проектов — один за другим, и всё больше неудачные. То земельными участками где-то в области торговал, то какой-то пирожковый завод строил, то сеть летних кафе открывал, то вдруг автомобили из-за границы перегонять стал. Мои родители, помню, тогда удивлялись, какой, оказывается, у Лёни характер неспокойный. А мы-то думали, что, глядя на семейную жизнь дочери, можно тихо перекреститься.

Ира всю эту петрушку воспринимала с молчанием сфинкса. В смысле, нам перемены в деятельности мужа никак не комментировала. Что там она ему самому говорила — нам сие неведомо. Могу только сказать, что сестра моя человек вспыльчивый, но потрясающе добрый. Может, конечно, и было чего, может, когда-то не поддержала она его где-то в чём-то. А вот только однажды он мне разоткровенничался после какого-то праздника, то есть, выпив немножко был. И сказал мне тогда Лёня:

— Эх, вот если бы не женился, подался бы я жить в лес или на озеро. Питался бы чем придётся — охотой, рыбалкой, грибами. Красота.

Бывает. Устаёт человек от цивилизации. Особенно если деятельность бурная. Я — ничего, хотя, конечно, как брата, слегка зацепило: «если бы не женился».

И так несколько лет. Мечется наш Лёня, из крайности в крайность бросается: то похоронная контора, то наоборот, организация праздников. И то ли не везёт ему, то ли обманывают его все и обворовывают, а только чувствуем мы — дело худо. С каждым разом всё мельче и мельче дело, всё опаснее и опаснее авантюра. Стала тут и Ирка проговариваться, что они уже и в долги влезли, вот и «Форд» сначала на «Волгу» подержанную сменили, а потом и вовсе без автомобиля оказались. Стали на папиных «Жигулях» в деревню приезжать. Ирка сынишку Ваню трёхлетнего в сад отправила, сама в школу работать вернулась.

И кто его теперь разберёт, что там раньше было: курица или яйцо. Неудачи профессиональные или наследственная алкогольная зависимость — в общем, порочный круг. И вот стал нетрезвый Лёня всё чаще к нам домой заглядывать, денег одалживать, а то и на ночь оставаться. Потом надолго исчез, Ирка говорила, что он где-то в деревне работает, опять что-то строит. А сама худющая, злая, нервная стала, всё на учеников жалуется, и чуть не плачет. А чем мы помочь можем? Ученики — дело серьёзное.

И вот как-то зимой отправился я зачем-то на дачу. Сюда, в деревню, в смысле. Что-то забрать нужно было из вещей, не помню. Захожу в дом — мама дорогая! Нет, я тогда, конечно, покрепче выразился. Дома вонь, грязь, пивные банки пустые прямо вдоль стены набросаны. Сидит наш ухоженный красавец перед телевизором и в одно лицо какую-то дрянь пьёт. В тулупище рваном, в папиных тренировочных штанах времён сватовства, наверное, к маме, в резиновых сапогах, лицо опухшее до неузнаваемости, а с волос свалявшихся чуть ли, извините, вши не валятся.

Я:

— Лёнька, чёрт, что ты тут делаешь в таком виде?

А он мне:

— А я, — говорит, — тут живу.

Панику я, конечно, свою разом пресек, стал спокойнее расспрашивать, что случилось. Может, с Иркой поругались? Может, ты болен? Может, денежные проблемы? Так мы поможем, свои ведь люди. А он только отшучивается, да всё подливает себе. И мне — туда же, мне предлагает с ним выпить.

— Мне, — объясняет, — так жить больше нравится. Никто никому ничего не должен, просто, в гармонии с природой.

Я уж и злился, и ругался:

— Как это не должен? А сын у тебя растёт? А жена одна там…

А он мне:

— На сына я ей денег оставил достаточно. И потом ещё посылать буду. Только не трогайте вы меня. Не тащите никуда лечиться — я здоров, нечего мне. Оставьте в покое до лета. Я сейчас тут у вас поживу, а летом уйду куда-нибудь: палаточку в лесу поставлю и буду жить, никого не трогать.

Для меня это настоящим шоком было. Родителям, конечно, пришлось рассказать, кое-как смягчая. Они, понятное дело, в горе все. Ездили его тыщу раз уговаривать, никак не могли в покое оставить. Ирку, конечно, пытали на предмет того, что случилось. А она говорит: ничего не случилось, просто Лёня неожиданно с ума сошёл.

Потом Лёня пропал. Говорили, что видели его то там, то здесь: кому-то дрова возил он из леса, кому-то дом строить помогал, кирпичи клал. И всё это вроде как за бутылку и за ночёвку. Денег от него Ира уже больше не видела.

И вот недавно, уже этим летом, пошла мама за молоком к Кузнецовым. А дура Танька бежит к ней навстречу, счастливая, гордая: