Рассказы

Он поцеловал ее, и в десять часов поезд увез ее на Север. Так же легко и беззаботно возвратился он в свой номер. Но здесь уже что-то изменилось. Номер без нее показался совсем другим. Он был еще полон ею и пуст. Это было ужасно! Кровать еще пахла ее телом. На столе стоял стакан с недопитым кофе, а ее не было. И сердце Ивана Петровича вдруг сжалось и учащенно забилось. Он быстро зашагал по комнате. «Странное приключение!» — сказал он вслух, чувствуя, как на глаза навертываются слезы. «Даю вам честное слово, что я совсем не та, что вы могли подумать». И уже уехала. «Нелепая женщина! Да что это такое со мной? Да что в ней особенного, и что, собственно, случилось? — старался успокоить себя Иван Петрович. — А в действительности, — думал он, — произошла разрядка, подобная электрической молнии. Такого со мной никогда не было». Он еще помнил ее всю, со всеми малейшими особенностями. Помнил запах ее загара, крепкого тела, живой и веселый ее голос, чувство только что испытанных наслаждений всей ее женской прелестью. Но главное — появилось совсем новое чувство, непонятное, странное чувство, которого совсем не было, пока они были вместе, которого он даже предположить не мог, затевая это забавное знакомство. И мысль о том, что она так и будет жить в нем своей одинокой жизнью, изумила и поразила его. И он почувствовал такую боль и такую ненужность всей своей дальнейшей жизни без нее, что его охватил ужас. Весь его организм словно переболел какой-то тяжелой болезнью. Внутри под ложечкой что-то ныло все сильнее и сильнее, не давая ни минуты покоя. Хотелось кричать диким криком от этой боли и безысходности. Он лег на кровать, положив руки под затылок, и пристально посмотрел перед собой. Потом, стиснув зубы, закрыл глаза, чувствуя, что по щекам потекли слезы, и наконец уснул. А когда открыл глаза, был уже вечер. Первое желание — разыскать ее, ко, умывшись, вспомнил ее слова: «Если я не уеду, все будет испорчено». «У нее семья и маленький сын, у меня тоже дети. Ради них пусть она останется в памяти моей как несбыточная сказка». Он позвонил на вокзал. Поезд в его город отправлялся через два часа. Собрав вещи, сославшись на срочную необходимость, получив открепительный талон, поехал на вокзал. Там он нашел место их последнего свидания. Вдруг сзади ее голос. Резко обернулся, но никого вокруг не было.

Ноябрь 1996 года.

На таких земля держится

При первой нашей встрече он как-то неловко и не без помощи левой ткнул мне нераскрывшуюся кисть правой руки, слегка улыбнувшись, застенчиво сказал: «Я ждал, спасибо, что приехали». Мы сидели в светлой, со вкусом обставленной простыми вещами комнате и приглядывались друг к другу. Его загорелое мужественное лицо все время меняло свой облик, а строгие глаза — свой цвет, когда он рассказывал о пребывании на фронте: «Привезли нас в августе сорок первого и сразу послали многих на курсы станковых пулеметчиков. Первое боевое крещение принял у станции Владимирской в Крыму, где и получил сразу два ранения. После госпиталя попал в двадцать первую отдельную истребительную бригаду. Там же прошел подготовку бронебойщиков, и меня направили в 14-ю гвардейскую стрелковую дивизию под Сталинград. В ее составе в сорок втором форсировали реку Дон, освобождали хутора Калмыки, Чеботари, Западный, станицу Боковскую. Затем были срочно переброшены в район города Калач для отражения танковых полчищ фельдмаршала Манштейна, рвущегося к окруженной группировке под Сталинградом. Там же и был тяжело ранен разрывной пулей в правую руку. В июне сорок третьего демобилизовали инвалидом второй группы. Отвоевался».

Мы вышли во двор. На лицевой стороне дома я прочел: «Здесь живет семья почетного колхозника колхоза имени Чапаева». Кивнув в сторону таблички, Трофим Ильич сказал: «В этом вся моя жизнь»! Мы присели в тени орехового дерева. «Как только был организован колхоз „Красный партизан“, меня послали на курсы трактористов. В тридцать первом году, окончив их, работал на американских „Фордзонах“, „Катерпиллерах“, затем на отечественных СТЗ, ХТЗ, ЧТЗ. Через два года стал помощником бригадира. С тридцать седьмого по июнь сорок третьего служил в армии. После демобилизации по ранению, буквально на следующий день, пошел работать, а ведь у меня вторая группа инвалидности. В колхозе работали в основном подростки, женщины да калеки, пришедшие с фронта». «Очень трудно было, — вспоминает Трофим Ильич, — болела незаживаемая рана на руке, не хватало запчастей. Это был второй фронт. А для победы нужен хлеб, и мы его выращивали. Работали и день и ночь». Удобно уложив перебитую, словно плеть висевшую руку, он продолжал: — Когда в пятидесятом четыре колхоза объединились в один, работал агрономом полеводческой бригады, а после заведующим МТФ. Потом назначили кладовщиком и по совместительству председателем соцобеспечения. Шесть лет на двух должностях, а затем только председателем. За двадцать семь лет оформил на пенсию более восьмисот человек. Однако возраст брал свое, в семьдесят лет ушел на пенсию.