Рассказы

Блеяние и топот ног овец привели его в чувство. Он поднял голову и увидел, как два подростка подгоняли овец к водопою. Когда все ушли, он поднялся и пошел к колодцу. Чем ближе подходил, тем тревожнее становилось на душе. Не увидел он и озера, и бетонных корыт. Стояло небольшое деревянное, куда из полусгнившей пятидюймовой трубы, как и прежде воркуя, текла небольшая струйка воды. Со слезами на глазах, обращаясь словно к живому своему ровеснику, он сказал: «И ты, мой добрый и бескорыстный сверстник и друг детства моего, доживаешь свой век. Без устали, столько лет, и в зной, и в холод, ты поил нас своей живительной влагой. Куда же подевалась твоя былая сила? Как безжалостно истощило тебя время». Он наклонился, руками обнял проржавевшую трубу, неотрывно и долго пил с детских лет знакомую влагу. Затем вымыл руки, достал носовой платок, протер глаза, вытер губы, лицо, руки. К колодцу подходил мужчина лет тридцати: «Здравствуйте!» — «Доброго здоровья», — ответил Васька. — «А я смотрю, вроде бы ненашенский, думаю, пойду узнаю». — «Нашенский я. Вон там, — он указал на курган, — была когда-то моя хата». — «И чей же вы?» — «Веретенников». — «Это каких же Веретенниковых?» — «Дмитрия знали?» — «Сапожника?» — «Ну да». — «Знал». — «Так я его сын. А вы случайно не Баев?» — «Баев». — «Не Ивана сын?» — «Не, племянник». — «Значит Алексея». — «И снова нет. Я сын самого младшего, Никиты». — «А я ведь с Иваном в школе вместе учился». Помолчали. «Иссякает — как и человек», — и Васька показал на колодец. — «Так он вот за эти три года сильно сдал, а то ведь вода неплохо шла. Со всей округи поили скот. Бетонные корыта убрали в прошлом году, сразу, как только он сбавил воду». — «Вместе зародились, наверное, вместе и умрем. Ведь он мой ровесник, — сказал Васька. — Ну прощевай, пойду проведаю школу, а потом к брату. Передавай привет всем Баевым, я ведь и деда вашего хорошо помню. Леньку вашего я очень любил, мы с ним дружили». — «Передавать-то некому. Из мужчин в живых остался я один». — «Что делать, такова жизнь», — Васька поднял рюкзак и медленно пошел той дорогой, по которой в детстве бегал к Насте. На Курбулуке поклонился кургану, где когда-то жил дед и где произвела его на белый свет мать. А вот и дом, где жила она, его кузина. Сюда теперь подвели асфальт, и живут в нем люди, спустившиеся с гор. Все по-старому: окна, смотрящие на восток, ворота, калитка. Все это — истоки детства, такого далекого и такого близкого. И снова, не находя покоя, ныла душа. На пришкольной площади, где когда-то стояла церковь, построен величественный Дворец культуры. Он слышал от кого-то, что его построили по инициативе маршала, Героя Советского Союза, командующего сухопутными войсками страны Петрова Василия Ивановича, бывшего учителя средней школы, у которого учился и Васька. Перекосившиеся ворота старой школы были закрыты. Он открыл калитку, вошел во двор. Стояла тишина. И вдруг неожиданно его охватило чувство огромной, невосполнимой и, как ему почудилось, очень большой душевной утраты. Он прошел по дорожке, выложенной из камня еще в период его учебы. Зашел во двор. Все здесь напоминало его юность. Открыл дверь, осмотрелся. Да ведь это его шестой «Б» класс. Здесь стояла его парта, а в эту дверь входил его любимый учитель. Васька любил его за манеру вести занятия, за строгость, независимость. Вспомнил даже, как он писал на доске, вначале разламывая кусочек мела, а потом, как правило, медленно выводил заглавные буквы с определенным нажимом. Все буквы были написаны близко одна от другой, но отдельно, каждая сама по себе, круглые, ровные. Вспомнил его лицо, продолговатое, с острым подбородком, прямым носом и невыразительными губами. Вспомнил походку, движения тела и острые ястребиные глаза. Лицо всегда строгое, сосредоточенное и удивительно доброе, когда он по какому-либо случаю улыбался. Оно мгновенно делалось похожим на женское. На подоконнике и других предметах — толстый слой пыли, все в запущении. Васька вышел во двор. Посередине рос уцелевший дуб. «А ведь их было три», — подумал он. В конце двора, там, где когда-то росли деревья гледичий, диких яблонь и груш, остановился. Где-то здесь из-под земли бил ключ. И вдруг из-под его ног прыгнула лягушка. Он нагнулся, под травой блестела чистая вода. «Вот он где, еще живой, но уже всеми забытый источник». Он нагнулся, набрал полную пригоршню холодной воды и ополоснул ею лицо, голову, шею. Вымыл руки и подождал, когда снова набежит вода, набрал новую пригоршню и выпил ровными глотками.