Рассказы

Стальные громадины в клубах пыли и газа лавинами двигались навстречу друг другу. Скрежет и лязг гусениц… Рев моторов… Разрывы снарядов и бомб… Вой пикирующих бомбардировщиков… Все смешалось в страшном гуле. На тяжелом танке «КВ» 12 июля 1943 года вел в наступление свой экипаж выпускник Арзамасского танкового училища Иван Гордиенко. Командир, ведя наблюдение за полем боя, корректировал огонь. На флангах танки сошлись, пошли на таран. Более мощные машины подминали под себя легкие и средние. Из подожженных немецких и наших танков выскакивали оставшиеся в живых члены экипажей, метались в пылающей одежде, пытаясь вырваться из кромешного ада. «Прямо по фронту, бронебойным, огонь!» Лязгнул орудийный замок, остановка, прицел, выстрел. Танк противника горит. Чуть левее Гордиенко увидел немецкого «тигра» и направил свой «КВ» к нему, но немец опередил, танк вздрогнул — и пламя огромной силы поглотил о все… За световой день на поле боя остались неподвижными семьсот танков и самоходок. На другой день после сражения поле битвы обходили трофейщики. «Смотри, какую толстую броню пробил снаряд, — обратился к своему товарищу молодой солдат. — Отверстие словно сваркой вырезано». — «Это бронебойно-зажигательный снаряд прошил-прожег». Заглянули внутрь танка. Слышат — стон. С трудом вытащили обгорелого танкиста… В медсанбате врач, осмотрев раненого, сказал: «Ему недолго осталось мучиться»… Прошло двое суток. Дежурная медсестра доложила врачу: «А обожженный-то живой!» Подошли. На врача смотрели измученные печальные голубые глаза. «Тебя как звать?» — спросил врач. «Иван», — ответил танкист. Врач снова осмотрел его: «На операционный!» Почти всю ногу и два пальца на левой руке отняли Ивану, удалили обожженную кожу… «Трудно будет справиться организму с таким ранением», — сказал врач. А Иван выжил. В госпитале, когда наращивали кожу, знаменитый хирург Острожников, осматривая раненого, спросил: «Где это ты собрал столько „царапин“?» — «На голове и шее — под Москвой в сорок первом. А эти — на руке, ноге, спине и плече — под Сталинградом, в боях с танками Манштейна. А остальные на Курской дуге под Прохоровкой».

Через полтора года его выписали. Приехал он в свою Алексеевку, что на Белгородчине. Надо было как-то жить. С детства Иван любил петь, унаследовал он голос и слух матери. Решил попробовать себя в искусстве. Прошел конкурс, поступил в Воронежский государственный хор. И много лет, разъезжая по городам и селам, пел русские и украинские песни. Фронтовые раны и годы брали свое, и Иван Трофимович Гордиенко оставил хор, но продолжал трудиться. В санатории им. Сеченова в г. Ессентуки пел для участников Великой Отечественной войны свои и их любимые песни…

Великий затейник и большой оптимист, анекдотчик и балагур, Иван Трофимович никогда не унывает. Вокруг него постоянно люди. С ним можно часами говорить на любую тему. Танкист награжден орденами и медалями, но ценит он больше всего медаль «За отвагу». «Почему?» — спрашиваю его я. «Потому, что она у меня первая, и получил я ее за сражение под Москвой. Она самая дорогая почему-то для меня». Сейчас Иван Трофимович живет в поселке Ильском Северского района. Я счастлив, что судьба свела меня с этим неординарным человеком. Какую же надо иметь волю и живучесть, чтобы, перенеся такие страданья, остаться жизнелюбивым! Удивительный этот русский солдат-победитель!

Февраль 1994 года, г. Ессентуки, санаторий им. Сеченова.

День Победы

/Исповедь/

Пятого февраля 1945 года, в восьмидесяти километрах от Берлина, при артиллерийском обстреле рядовой Васька Веретенников был контужен и тяжело ранен в левый глаз. В медсанбате осколок удалили, но нужна была квалифицированная операция. Ее сделали в эвакогоспитале «Красные Камни» г. Кисловодска. Спустя несколько дней повязку сняли. Медленно уходила боль, прекратился постоянный звон в ушах, постепенно восстанавливалось зрение уцелевшего глаза. Вместе с ним в палате лежали двое: обожженный танкист, Герой Советского Союза, старший лейтенант Колованов Иван Семенович и рядовой Володя Широких, потерявший зрение при употреблении метилового спирта.

Прошло около месяца. Шла весна сорок пятого. В открытые окна врывался запах распустившейся листвы. Танкист, повернувшись к стене, больше лежал молча. Иногда что-то, шепелявя, говорил, но Васька его плохо понимал.