Рассказы

Слышал Болот, есть где-то Двери Земли и только через них можно попасть в нижний мир, во владение злого Эрлик-бия, который, усы свои за плечи закинув, ездит по черной реке в лодке без весла. Может, это и есть те самые двери? Как бы тут не сваляться ненароком, как бы не скатиться в нижний мир!

Ущипнул себя Болот за щеку — больно. Значит, не спит. Хлопнул ладонью по ноге, ударил кулаком в грудь — все чувствует как наяву. Глаза протер, и так далеко, так ясно видится вокруг вся земля его родная, где родился и рос, жил и охотился. Там — горы и подлески, там — долины и распадки, скалы, утесы, холмы и поляны...

Видит он далеко внизу чистое, как молоко, озеро Сют-Кёль, а на берегу его, у подола таежного чернолесья стоит юрта Болота — маленькая, с сердечко величиной, и дымок над нею тянется синей живой жилкой. И жена его — лучшая из самых хороших, луноликая Ай-Билдирлу отгребает снег от дверей сарая. Сын его единственный, как головка у лука, меткий стрелок Соолон-Мерген долбит прорубь для водопоя. И нежная, точно бархат, дорогая доченька Кумижек-Ару, из-за которой увеличится его родня и глазам откроются новые земли, гонит к проруби коров да овечек…

Но как уйти, не заглянув в яму? Стоять у приоткрытых дверей и не узнать — что там за ними — разве это возможно?.. А если... Ну что же, все мы смертны, всех один конец ждёт... Недаром говорят: конь не золотой, когда-то суждено ему пасть, мужчина не бессмертен, когда-то суждено ему погибнуть.

Отвязал Болот правую лыжину, прислонил к лиственнице, глянул — да ведь она — шаманская! Как же он сразу-то не заметил! Густые мхи на ветвях, толстые наросты на стволе, а на нижнем суку — череп лошадиный и четыре мосла с копытами — старые, белые... Может, горных духов тут ублажали, а может быть, тут пала лошадка охотника-бедолаги...

Дрогнул Болот, но все же принялся отвязывать лыжину и с левой ноги.

Пока отвязывает, подивимся на его лыжи. Полозья их, подбиты хвостами выдр, жалко было тратить дорогой мех, зато лыжи получились быстрые: сохатого или там оленя, если проходили недавно, догнать можно; и столько пробежать от восхода до заката, сколько на других лыжах и за два дня не одолеешь...

Отвязывает Болот лыжину, руки дрожат, не заметил, как сдвинулся к краю ямы, оскользнулся, ухватиться не за что, упал, свалился, полетел вниз!

— Мама-а-а! Алтай мой! Помогите! — закричал.

«Все. Вот где мой конец. Значит, не видать мне света белого, не услышу отца с матерью, жену больше не приласкаю, сына с дочкой не пожалею!»

Долго ли, коротко летел Болот, но упал он на что-то мягкое, пушистое, теплое. Ощупал себя — руки-ноги целы, даже царапинки нигде нету. Огляделся — лежит он, оказывается, меж крыльями на огромной птичьей спине, а сверху, в далекой высоте, будто в юрту через дымоход, круглый глаз светлого неба смотрит.

Думал, думал Болот и понял: упал он в гнездо великой птицы Улу. Вспомнил он слова старого сказителя; «Есть великая птица Улу. Облетает она луну и солнце, облетает все звезды вселенной, расставляет их по местам, смотрит за порядком в мире. А зимует великая, птица в горах голубого Алтая, поскольку Земля — средоточье вселенной, и с первым раскатом грома Улу улетает снова в Айлаткыш — в просторы вселенной...»

Многие видели, как в начале зимы прилетает на Алтай великая птица Улу. Многие видели, как отправляется она с первым вешним громом в свой неизменный путь по вселенной. «Летит, сияет вся, — люди рассказывали, — хвост длинный, так и развевается, словно пламя...» Но никто не набредал на то место, где зимует птица. Может быть, кто-то и рассказывал об этом, да Болот мимо ушей пропустил, так или иначе — не помнил он ничего.

«Одному отсюда не выбраться, — думает охотник, и сама собой простая мысль ему приходит, — с птицей надо выбираться, ухватиться покрепче, а когда она чуть-чуть поднимется над ямой, тут и прыгать».

Лежит Болот, слушает: великая птица тихо дышит во сне.

Но как продержаться, как дождаться первого грома? Чуть ли не полгода надо сидеть! Где найти столько силы, выдержки, спокойствия, терпения?

А выдержать надо! Да и чего тут, если поразмыслить, трудного? Лежи-полеживай, спи себе, отдыхай... Ну, чем не благодать? Наохотился, набродился по тайге, по горам, натрудил руки-ноги, жилы все вытянул, И замерзал до полусмерти, и над пропастями висел, и чудом от камнепадов спасался... Что говорить!.. Трудно. Да и дома не лучше. Только и слышишь нытье, ворчанье, ругань жены. Начнет с утра и пилит, и скребет душу: «Дети выросли, сына женить надо, для дочери пора приданое собирать, а у нас все не так, как у людей, — того нету совсем, да и этого тоже немного...» И обязательно скажет, что соболей и выдр, добытых мною, мало, что ворс их не так блестящ, что не мешало бы добыть хотя бы с десяток бобров, нашел же их Керем из рода Кобяк... И все хает и хает — и мясо-то я с охоты приношу тощее, ни жира, ни костей мозговых, и рыба, которую я поймаю, невкусная.