Рассказы 1960-80-х годов

— Вроде не в себе, — сказал Сережа. — Нет... Так дело не пойдет... Не та игра... Ну, Луноход, говори, в чем дело?

— Сережа... — сказал Коля Луноход. — Помру я скоро.

Я втягиваю голову в плечи и иду звонить по телефону.

Нет-нет только не это, только положительные эмоции.

«Андрюша, Андрюша, чему же ты меня еще учишь?» — думаю я, направляясь к телефонным будкам.

Он у меня философ.

Он меня учит:

— Главное — не любопытствуй, а то увязнешь. А увязнешь — придется или действовать по чужой программе, или выкручиваться. Запомни, у нас своя линия...

Спрашиваю:

— А какая наша линия, Андрюша?..

Он смеется:

— А никакой. Никакая линия — это самая лучшая линия...

— Это же беспринципность, — говорю...

— Ну почему беспринципность? Этот принцип не хуже других. Главное — все всем обещай, люди любят обещания. Главное — пробуждай надежды. Пробуждай и пробуждай. Буди. Люди любят, когда у них пробуждают надежды. Логично?..

— Значит, и мне на тебя не надеяться, Андрюша? Логично? — спрашиваю.

— Ну почему же? — отвечает. — Ты мне самому нужна. При чем же тут логика?

Ну я сразу успокаиваюсь. Если я ему нужна — можно не беспокоиться. Что ему надо, он добудет. Андрюша мой.

А солнце жарит, мелькают машины, и стоит длинный ряд красных телефонных будок, в каждой из которых кто-то ищет связи — связь, связь, дайте связь, есть связь? Это я! Я! Люди толпятся, ожидая своей очереди. Гомон переговоров, люди стараются перекричать соседей и самих себя. Кто о чем. Об отпусках, о ГУМе и ЦУМе, о больницах и свиданиях, о ВДНХ и очереди на автомобиль. И кажется, что все разговоры и крики в будках разные. А на самом деле все об одном — я кричу тебе, почему не отвечаешь, а если отвечаешь, то почему не так, как мне надо.

И до меня начинает медленно доходить, что все дело в будках.

И понимаю, что это смешно. Ну что ж, кто может — смейтесь.

А вон опять приближаются Коля и Сережа. Я их начинаю бояться, как черных котов, в этой боязни никакой логики. А мне надо знать, что я Андрюше нужна, и это главное — вот логика.

— Я те дам! Я те дам! — бодро говорит Сережа. — Собрался он помирать... Ишь ты!

— Зря сказал я, — говорит Коля. — Ты спросил — я сказал.

— Глупые мысли. Тебе сколько годов, если не скрывать?

— Семьдесят восьмой.

— Ну насмешил... А мне семьдесят. Проживешь свои сто и еще пятнадцать лет нахаляву.

Я поднимаю глаза, они проходят мимо будок, а у меня кончаются монетки и терпение. Как говорит Андрюша, когда работает под пилота дальних рейсов, у меня кончается ресурс. Он ничего себе, я ничего себе.

Но я его жду, жду, жду, и все выглядит как-то не так. И на этом все. На этом кончаются мой разговор со мной и мой ресурс. Теперь займемся окрестностями.

Мы едем мстить

Дальняя картина видна вся, а от ближней — только подпись автора.

Ах, Людка, Людка!

На следующий день меня на бульвар как ветром принесло.

Испугалась, не скрою. Будто на меня аркан накинули.

Нет. Оба на месте. А я стараюсь отдышаться.

Коля включил часы и сделал ход.

— Смотри, — сказал Сережа. — Опять пришла... Ходи.

— Кто?

— Маруська. Все ждет... Ходи-ходи...

— Я этой Маруське про графа Толстого, — сказал Коля. — А она: «Гражданин, вам поговорить не с кем?»

Я только поеживаюсь и смотрю на песок ровненький. Следов столько, что следов не видно.

— Между прочим, я его адрес достал, этого нового шахматиста Геннадия Васильевича. Давай сходим, Коля? Я хочу ему в глаза поглядеть.

— А то еще я тут одному про броневик «рено» рассказываю... а он на меня как на психа... И на другую скамью отсел...

— Вот дает! А я про что? Я этого Геннадия Васильевича...

— Погоди, — сказал Коля. — Я не про это... Жили мы жили, и всего навидались, и всякое с нами бывало, так?.. А все же думали — ладно, пускай я все это пережил, ладно... А все же кому-нибудь это пригодится, так? Или не так?

— Ну, так, — сказал Сережа.

— Ладно, думаю, мне ничего не жалко, перенес, и ладно... детям будет что рассказать... дети придут и послушают, — сказал Луноход. — И будут меня уважать, что я за них половину тяготы принял и что им не с нуля начинать.

— Ну, брат... ты тоже не с нуля начинал, — сказал Сережа.

— Верно, — сказал Луноход. — Вот мне отец и всыпал за графа Толстого... Я кричу: «За что? Я его и знать не знаю, твоего графа!» А он мне: «Вот за это самое, что не знаешь...» А теперь по той улице машины бегают, и в них детки Геннадия Васильевича и его внук Дима... я что мы с тобой видели, им ни к чему... И выходит, мы с тобой опростоволосились.

Будто на меня аркан накинули, а я боюсь, как бы не оборвался. Аркан невидимый...

— Маруся! — окликнул Сережа. — Эй! Маруся!

— Ну что вам? — сказала я. — Меня Люда зовут.

— Люда, хочешь, про жизнь расскажем?

Это уже перебор. У них свое, у меня свое.

— Меня тут никто не спрашивал? — вяло интересуюсь я.

— Я ж тебе велел — не жди его, — сказал Сережа. — Не жди... Он на «Жигули» копит.

— А что плохого? — засмеялась я, как ни странно, весело.

— Люда, пошли с нами в гости, — сказал Сережа. — Все равно не дождешься. Ну? Пойдешь?

И во мне началось ускорение. Не знаю, как по-другому сказать.

— А куда?

— К Геннадию Васильевичу.

— А кто это?..