Рассказы-2

Когда однажды после обеда они купались в прохладном быстром ручье, Келлет очень коротко рассказал Пауэрсу, как получилось, что у него на животе две раны, хотя пуля была только одна.

— Когда-то у меня брюхо было, как небольшой бурдюк, — сказал он. — Пуля вошла с одной стороны, а вышла с другой. Сперва я думал, мне конец, и меня остается только добить, спустить кровь, ободрать и закоптить на зиму. Но я сдюжил… Конечно, в больнице с брюхом пришлось расстаться. Чуть не месяц меня кормили одной протертой пищей вроде заварного крема, потому что все кишки у меня были разворочены, и кое-где водопровод даже соединился с канализацией…

А у парня, который лежал на соседней койке, был запас чернослива, и мне все хотелось его попробовать. Однажды ночью он умер. Нас поднимали на завтрак еще до рассвета, и когда я увидел, что чернослив ему больше не понадобится, я взял его и съел. Мне казалось, что об этом никто не узнает… — Он усмехнулся.

Потом, когда они оделись и, взобравшись в седла, отправились осматривать очередную изгородь, Келлет неожиданно добавил:

— Они нашли черносливовые косточки в моих бинтах.

Но только поздним вечером Келлет рассказал главное — то, что росло в нем, как мозоль, и было много глубже шрамов от пули.

На этот раз — просто для разнообразия — первым заговорил Пауэре. Заговорил, разумеется, о женщинах.

— Они постоянно нас бросают, — пожаловался он, выпрастывая из спального мешка локоть и опираясь на него. И добавил нарочитым скрипучим сопрано, словно передразнивая кого-то:

— «Ты нравился бы мне гораздо больше, Джордж, если бы вел себя, как джентльмен»…

Потом он убрал локоть и, саркастически хмыкнув, снова улегся.

— Я знаю, что такое джентльмен, — сказал он. — Это то, чем тебе никогда не стать, даже если ты отрастишь крылышки и обзаведешься золотым сиянием над башкой. Я, во всяком случае, еще ни разу не видел ни одного. Или, иными словами, я еще никогда не видел мужчины, которому женщина не нашла бы повода сказать, что он — не джентльмен…

Пламя в костре поднималось, казалось, да самого неба, потом дрова прогорели, и огонь стал угасать.

— Я джентльмен, — сказал Келлет.

Именно в этот момент Пауэре ощутил это — неотступное, громоздкое, давящее воспоминание, которое росло и зрело в его напарнике. Но он ничего не сказал. Он просто лежал молча, прислушивался к дыханию Келлета и думал о том, что и Келлет наверняка знает, что его напарник не спит.

— Ты никогда не бывал в Пушматаге? — спросил Келлет немного погодя. Впрочем, вряд ли. Там есть одна речушка, называется Киамичи. В тот год я как раз уволился с ранчо у Крутых Ступенек и отправился бродяжить. И вот, переваливаю я через бугорок и направляюсь к этой самой речушке, как вдруг вижу — в воде что-то сверкает. Подъезжаю ближе, глядь — женщина!.. Я так и встал как вкопанный, до того удивился. И не мудрено, ведь она была в чем мать родила.

Наконец она накупалась и пошла к берегу напротив. Когда вода дошла ей до колен, она остановилась, чтобы отжать волосы, и вот тут-то заметила меня! Бедняжка рванулась к берегу и упала — поскользнулась, должно быть, или споткнулась о камень. Так и не знаю, в чем было дело, но она упала и осталась лежать.

Признаться, я почувствовал себя скверно, ведь я совсем не хотел ее пугать. Если бы она не увидела меня, я бы поехал дальше своей дорогой и скоро бы обо всем забыл, но теперь… Что мне было делать? Бросить ее? Но она запросто могла утонуть. К тому же, падая, она могла пораниться, даже убиться…

Короче, я мигом спустился к реке, от души надеясь, что она жива и здорова и просто стыдится. Мне даже думать не хотелось, что она может быть мертва. Но не все оказалось так хорошо, как я рассчитывал. Падая, она ударилась головой о камень.

К счастью, ярдах в ста ниже по течению стоял какой-то дом, вроде фермы. Делать нечего — поднимаю женщину на руки (а весила она не больше теленка) и несу туда. У крыльца я усадил ее на землю и покричал, но никто не вышел должно быть на ферме никого не было. Тогда я вошел внутрь, нашел кровать и перенес на нее женщину, а сам снова вышел во двор и посвистел моей индейской лошадке, чтобы снять седельные сумки — я как чувствовал, что они мне понадобятся.

Когда я вернулся в дом, у женщины снова шла кровь. Пришлось отыскать полотенце, подложить ей под голову и заняться раной.

Рана мне не понравилась — для женщины она, прямо скажем, была великовата. Падая, она рассекла кожу на голове прямо под волосами, и разрез был не меньше четырех дюймов длиной. Я промывал его чистым виски, а сам любовался ее волосами. Про такие говорят — «как вороново крыло»; обычно они кажутся черными, но на свету начинают отливать синевой. В общем…

Келлет не договорил и молчал довольно долго. Пауэре тем временем нашел трубку, набил табаком, выбрался из спальника и, достав из потухающего костра уголек, прикурил. Потом, так и не произнеся ни слова, снова вернулся в мешок.

Когда напарник улегся, Келлет сказал: