Рассказы

Увидев, что часы, которые напоминали мне барабан, прильнувший к столбу, показывают без семи девять, он сказал:

— У меня в запасе еще есть… Опоздать на двадцать минут я могу. Это еще не смертельно. Так что взбодрись.

Метро и троллейбус спасти его уже не могли.

— Давай-ка ловить такси, — сказал он. — Ночью тебе было со мной хорошо?

— Что-о? Ночью? Как никогда!

— И так будет всегда…

«Никогда» и «всегда» снова перемешались.

Он начал ловить такси. В самом буквальном смысле. Ловить и даже хватать… Ухарство было не только в развороте его плеч, но порой и в развороте его неожиданных действий. Машины вызывающе не снижали скорость, не притормаживали. Это он нарушал правила уличного движения — и шофера не отвечали за наезд на него. А остальное было им безразлично. «Не нарушай правила!» Их пассажиры тоже спешили… спасаясь, удирая от «двадцать одной минуты».

Я истерично вздымала руку, хоть это было бесцельно: впереди, я видела, многие задирали, вздымали. И тоже объятые ужасом.

Когда минуты необходимы, когда решают судьбу, они ускоряют свой бег и проскакивают издевательски незаметно. Часы, похожие на барабан, утверждали, что срок для спасения с тупым равнодушием завершался.

Муж внятно проговорил:

— Надо что-то изобрести.

В тот же миг, не посоветовавшись со мной и ни о чем меня не предупредив, он шагнул с тротуара навстречу очередному такси, ничуть не умерившему свою прыть. И подставил стопу левой ноги прямо под колесо. Как тот ученый подставил ноги под кипяток. «Надо что-то изобрести…» Они сумели изобрести только это.

Такси накатило на стопу беспощаднее, чем кипяток: тяжко и прочно. Тело моего мужа внезапно взлетело, перекинулось через радиатор и… рухнуло на мостовую по другую сторону автомобиля. А там, не зная, что это мой муж, на распластанное тело навалилась грузовая машина — огромная, многотонная.

«Я буду с тобой всегда…» Он не выполнил обещания. Как и мама…

То была наша первая ночь… И последняя. Кто сумел дважды превратить меня в круглую сироту? Дважды за одну жизнь… В круглую, как то колесо, перекинувшее мужа через радиатор на другую сторону мостовой. Я знала и могла бы ответить.

Но все равно… Никто и ни с кем не в состоянии быть всегда. Никто и ни с кем. Так устроена жизнь… Так страшно она устроена.

1996 г.

СВОЛОЧИ

— Отец выяснял отношения с какой-то молодой женщиной! — ликуя, сообщила мне сестра Клара. — Я только что видела на бульваре…

— С молодой?!

— Он утешал ее. Целовал в лоб! — продолжала торжествовать Клара.

— В лоб целуют покойников. Или родственников…

— Что тебе известно про поцелуи? — насмешливо осведомилась сестра.

— Почему? Я читал… И видел по телевизору.

Сестра взглянула на меня с высокомерным пренебрежением десятиклассницы к шестикласснику:

— В лоб и куда угодно можно поцеловать так же пламенно, как целуют в губы. Уж поверь мне!

В этом случае я ей поверил.

— Та женщина с игривыми, легкомысленными кудряшками… металась у отца на груди!

Я подумал, что метаться ей было удобно, потому что грудь у отца широкая и на ней много места. Это меня огорчило.

— Потом она вырвалась…

— Откуда вырвалась?

— Из его объятий.

— Он ее обнимал?!

Сестра взглянула на меня с жалостью:

— Чтобы страстно поцеловать, надо сперва обнять.

— Он ее, значит… страстно? И пламенно?

— А она его еще гораздо страстнее. Если б ты знал, что такое последний… прощальный поцелуй!

— Ты уверена, что он был прощальным?

— В чем можно быть уверенной, когда речь идет об интиме? — с болью настрадавшейся женщины ответила Клара.

— А что было дальше?

— Она побежала от него по бульвару. А отец смотрел вслед, как будто от него убегало счастье.

Настроение у сестры почему-то все улучшалось, а у меня, напротив, все ухудшалось.

— Значит, ты говоришь… она, та женщина, была совсем молодой?

— В сравнении с мамой — просто девчонка!

У меня подкосились ноги — и я тихо присел на корточки:

— Когда она удирала, отец ее догонял?

— Повторяю: он как вкопанный смотрел ей вслед. Да она, в общем, и не удирала, а «делала вид». Ее вполне можно было остановить.

— Но он же не стал останавливать! — Я поднялся на ноги. — А ты-то где была в это время?

— Пряталась за телеграфным столбом. Там он и оказался у меня в руках!

— Столб?

— Не столб, а наш с тобой папа… — Клара победоносно прошлась по комнате. — Отец без конца мною повелевает. Но отныне повелевать ими буду я!

— Кем это ими?

— Нашими с тобою родителями.

— Что, и мамой?

— И она у меня в руках!

Я посмотрел на Кларины руки — и они показались мне опасными, как западня.

— Мама?!

Я снова присел на корточки.

— Не удивляйся, пожалуйста… Безвинных не существует. А все тайное, Боренька, становится явным. Особенно же в интимной сфере.

Клара, сколько я ее помнил, а может, и еще раньше, с детского сада, высказывалась так, будто прожила долгую и сложную жизнь.

— Про маму не ври!

— Я вру? Ха-ха-ха… Вы ездили в Евпаторию? Лечить твои бедные легкие?

— Ну и что?

— А не ты ли рассказывал мне потом про Александра Савельевича? С которым наша мама частенько прогуливалась по парку? Особенно вечерами… Тут бульвар, а там — парк. Очень похоже!