Рассказы

— Да так, ерунда, в общем-то. Пустяки.

— Ну, Тимофей Федорович, у вас не могут получиться пустяки. Я вас хорошо знаю.

— Да, да. Конечно. — И Тимофей Федорович перевел разговор на другую тему.

Они еще с часок побродили по Университетской роще, поговорили и разошлись.

«Вот и моя очередь пришла, — подумал Тимофей Федорович. — Осталось только уничтожить рукопись». Он тоже писал роман под названием «Зачем жил человек?»

Удивительный талант Чеснокова коснулся и его.

Больше они не встречались.

10

Чесноков умер в конце осени, когда шли затяжные, нудные дожди и на улицах была непролазная слякоть. Он умер сразу, никого не обременив ни своими болезнями, ни своими страданиями.

Чесноков умер.

Кондратюк даже не предполагал, что у Чеснокова столько друзей. Прилетели его дети и дети самого Кондратюка, не появлявшиеся дома годами. Прилетел Пионов, вызванный Тимофеем Федоровичем. Люди шли длинной печальной вереницей в квартиру. Несколько часов длилось это прощание.

— Господи, — повторяла Анечка сквозь слезы. — Он совсем не страшный. Он все такой же. Он все такой же.

На лице Чеснокова застыло вечное удивление. Он словно хотел сказать:

— Смерть… Так вот ты, оказывается, какая… странная.

Кондратюк стоял у изголовья гроба. Его покачивало от усталости и выпитой водки. Глаза слезились, руки мелко вздрагивали. Но ему не было жаль Чеснокова. Сейчас он ненавидел его лютой ненавистью. Это он, Чесноков, сделал бессмысленной всю его жизнь, свел на нет его нечеловеческие усилия. Он, проживший такую бессмысленную жизнь, перетянул на свою сторону столько людей. Плачут! И дети — его, Кондратюка, дети — плачут! И тихая незаметная женщина плачет! А когда он, Кондратюк, умрет, будут они плакать? Чуть-чуть, потому что так положено?

— Зачем жил человек?! — закричал Кондратюк. — Какая от него была польза? Какая?!

Сыновья молча взяли его под руки и увели в свою квартиру.

— Зачем жил человек?! — продолжал кричать Кондратюк. — Лжете вы все! Зря! Зря жил!

— Ты!.. — закричала на него жена, тихая, незаметная женщина. Она всегда была тихая, и мать у нее была тихая, и бабка. — Как ты смеешь! Тебе этого никогда не понять!

Неужели это его жена? Откуда она и слова-то такие знает?

— Ненавижу! Ненавижу! — кричала тихая женщина.

И дети не вступились за отца.

Все перевернулось и рассыпалось в голове Кондратюка. Может быть, впервые в жизни он подумал: а зачем живет он сам? Как он живет? Не крал, не обманывал! Брал только то, что положено по закону. Неужели этого мало?! Что нужно еще? Что?!

Когда все возвращались с кладбища, Кондратюк бросился с моста в ледяную воду Маны. Его выловили и откачали. Кондратюк остался жить.

Тимофей Федорович уговорил Пионова задержаться в Усть-Манске на недельку. Они вместе разобрали архив Чеснокова. Страшно волнуясь, Тимофей Федорович начал читать последний роман Чеснокова, роман, который он писал и сам. Он предполагал встретить абсолютное сходство. Но это был совершенно другой роман. Тимофей Федорович напрасно волновался.

Пионов взял с собой рукопись романа с твердым намерением опубликовать его под фамилией Чеснокова. Он было хотел взять и рукопись Тимофея Федоровича. Ну что особенного, если у двух разных романов окажется одинаковое название?

— Нет, Гриша, — сказал Тимофей Федорович. — На вопрос «Зачем жил человек?» можно дать только один ответ. Так пусть уж на него ответит сам Чесноков.

Жемчужина

— Теперь открой глаза, — тихо сказал Он Ей на ухо.

Она послушалась Его, широко открыла и без того огромные черные глаза и сразу же задохнулась от радостного удивления, охватившего все ее существо.

Прямо над ее головой сияла спиральная галактика с десятком изящно изогнутых рукавов. Она перевернулась через голову на сто восемьдесят градусов, и спираль оказалась под ногами. Но зато теперь перед глазами мириадами звезд искрились два шаровых скопления. Она повернулась еще чуть-чуть, и перед Ней возник сплюснутый диск четвертой галактики. Еще правее. Вот оно что! Они находились на окраине пятой галактики. Огромный, вполнеба, Млечный Путь!

Затаив дыхание, зачарованно смотрела Она на этот блистающий, искрящийся, живущий какой-то своей, странной жизнью мир. И Он иногда бросал по сторонам любопытный взгляд, но все его внимание было поглощено ее лицом в черной волне волос, в котором без труда угадывалось ощущение красоты происходящего и грустная мысль, что все это скоро кончится. Ее глаза в траве ресниц старались сразу охватить и запечатлеть навечно все.

А потом пришло что-то вроде легкого опьянения. Они подняли руки над головой, и мир подчинился их желанию. Они играли галактиками, закручивая в пространстве замысловатые кривые. Они могли менять их местами, заставлять кружиться в стремительном хороводе. Они зажигали сверхновые, сталкивали друг с другом целые миры, высекая из них фонтаны негаснущих искр, и даже одним махом стирали всю картину мироздания, закрывая на секунду глаза.

Так прошел час. Он тронул ее за плечо и сказал:

— Мы еще не выбрали. Летим?

— Летим, — ответила Она, и они понеслись в гущу звезд, которые осторожно расступались при их приближении.