Читаем Рассказы полностью

Я знаю, на что он способен, поэтому правой рукой взялся за тент, а левой — за ошейник Фулы. Цирил переключил на третью скорость и выехал на противоположную сторону дороги, срезая поворот. Машина при этом рванула влево на двух колесах, затем шлепнулась на все четыре. Мы дружно проклинаем водителя. Это маслобойка, а не автомобиль! Фула уже почувствовала, что скоро мы будем на месте. Всякий раз она удивляла меня этой своей способностью. Верный тому признак — изменение ритма ее дыхания; бока вдруг высоко и ритмично вздымались, словно сердце ускоряло обороты. Фула напоминала в такой момент молодую волчицу. Но я и кинолог знали, что теперь Фула не та. Прикус у нее уже не был таким сильным, как у молодых собак, время подточило клыки — старость давала о себе знать. Я запустил руку в шерсть у нее на загривке, потрепал ласково за ушами. Она лизнула мою ладонь. Я подготавливаю ее к работе обычным вопросом:

— Будешь лаять на того мерзавца?

Фула хорошо знает, чего от нее хотят, и понимающе глядит на меня.

Напоследок нас еще раз тряхнуло, и тут же сквозь туман показались загон для лошадей и сушилка для сена. Ориентир и ловушка одновременно. Сколько всяких негодяев попалось на удочку! Обычно они идут ночью, а день пережидают в укрытии. А что может быть лучше, чем этот сеновал? Тепло, сухо, пахнет сеном. Цирил направляет газик прямо туда. Дальний свет фар высвечивает фигуры людей. Двое нарушителей, подняв руки, стоят у сушилки. Верзила Винтор перед ними с оружием наготове. До армии он играл в баскетбол за «Славию». С мячом я его не видел, но знаю, что он отлично бросает камень, метает гранату и работает штыком. На задержанных он смотрит, естественно, сверху — Виктор на две головы выше любого из нас.

— Итак, за работу…

Мы выпрыгиваем из газика и разбегаемся веером, как нас учили. Наша тревожная группа действует слаженно. Фула так рвется вперед, что приходится держать поводок двумя руками. Она тащит меня за собой, висящий на плече автомат бьет по спине. Кажется, что, увидев оскаленную пасть Фулы, задержанные вдруг стали ниже ростом. И это меня не удивляет. Не будь она моей собакой, я сам бы обходил ее стороной. Виктор с облегчением вздохнул:

— Ну, с меня уже хватит, хорошо, что вы здесь. Мы отлично понимаем его. Он все проделал на «отлично». Задержание и связь с ротой осуществлены без задержки. Такой работой среди нас могли похвастать немногие. Обычно без неполадок не обходится.

Виктор передал задержанных Сладеку. Как старшему тревожной группы, он напомнил:

— Обыщите их! Сам я не смог этого сделать.

— Сделаем! — ответил тот.

Нарушитель, который был поменьше ростом, пожаловался, что у него заболела поднятая рука. Не ожидая разрешения, он опустил ее. Фула тотчас рванулась к нему. Не знай я ее уже полтора года, не сумел бы ее удержать. Она следила за задержанными и знала, что без разрешения они не смеют двигаться. Я оттащил ее за поводок назад. Пепино коснулся автоматом спины нарушителя и скомандовал:

— Не двигаться! Руки вверх!

Мужчина завыл и вскинул руки над головой. Его вид был забавен. Локоны свисали по спине. Он был в рваных джинсах и майке с надписью «Stop police brutality»[4], куртка с вышивкой «Ranger texas» была обвязана вокруг пояса. Фула не переставала скалить на него зубы.

— Фу! Спокойно! — гасил я ее пыл.

Я почесал ей за ухом и стал наблюдать за Иркой Возабом. Тот проводил обыск. Легкий толчок носка канадки по щиколоткам нарушителя означал, что тот должен расставить ноги. Затем заставил мужчину наклониться, опираясь руками о стену сеновала. Четко отработанным движением пробежал всеми десятью пальцами по туловищу задержанного от плеч до колен.

— В порядке, — заявил он.

Оружия у задержанных не оказалось. Их дорожные сумки мы решили осмотреть на заставе. Бедржих надел на нарушителей наручники и простодушно предупредил:

— Не пытайтесь особенно освободить руки. Дело в том, что тогда наручники будут стягивать руки еще больше.

Мы помахали руками верзиле Виктору, он отправлялся дальше в обход границы.

Пепино по рации доложил на заставу об окончании операции. Возаб пустил по кругу сигареты. Сладек на этот раз не возражал. У него было хорошее настроение. Возаб махнул автоматом и приказал нарушителям:

— Залезай! Вас пропускаем вперед, — уточнил он.

Мы вскочили следом за ними. Фула устроилась у моих ног и не спускала глаз с незнакомцев. Она подметала хвостом пол — радовалась вместе с нами. Машина развернулась почти на сто восемьдесят градусов. Обратная дорога уже не казалась нам такой плохой, как прежде. Зато наши «гости» сидели, как на иголках, особенно тот, что меньше ростом. Он то и дело спрашивал:

— Скоро доедем? -

— Успеешь, — щурил глаза Пепино.

И вот часовой поднимает пестрый шлагбаум. Перед расположением заставы царит оживление. Приветствуют нас даже повара. Ирка Водичка в белом халате похож на продавца. Протолкавшись через толпу, он сообщает нам:

— Забежали бы на кухню! Я припас для вас кусок охотничьей колбаски, ребята!

— Не забудем! — пообещал я.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эссеистика
Эссеистика

Третий том собрания сочинений Кокто столь же полон «первооткрывательскими» для русской культуры текстами, как и предыдущие два тома. Два эссе («Трудность бытия» и «Дневник незнакомца»), в которых экзистенциальные проблемы обсуждаются параллельно с рассказом о «жизни и искусстве», представляют интерес не только с точки зрения механизмов художественного мышления, но и как панорама искусства Франции второй трети XX века. Эссе «Опиум», отмеченное особой, острой исповедальностью, представляет собой безжалостный по отношению к себе дневник наркомана, проходящего курс детоксикации. В переводах слово Кокто-поэта обретает яркий русский адекват, могучая энергия блестящего мастера не теряет своей силы в интерпретации переводчиц. Данная книга — важный вклад в построение целостной картину французской культуры XX века в русской «книжности», ее значение для русских интеллектуалов трудно переоценить.

Жан Кокто

Документальная литература / Культурология / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное
Как дети
Как дети

Очень хорошая, светлая и ясная проза, со своей тонкой и точной интонацией, с правильным пониманием сущностных ценностей жизни. С той любовью (к жизни, к людям, к Небу), без которой не бывает искусства.Владислав ОтрошенкоВ рассказах Сергея Кумыша – обыденные, в сущности, даже банальные житейские коллизии, рассказанные обыденными, в сущности, даже банальными словами; странным образом, однако, эта обыденность на грани банальности рождает тихую, грустную, но отчетливую музыку, читай – магию. Объяснимая странность, на самом-то деле. У Кумыша чистая и пристальная писательская оптика, он вглядывается в обыденность внимательно и сочувственно, – но еще и с почти религиозным уважением к той огромной тайне, которая незримо, но неоспоримо остается в обыденном, в простой повседневности человеческой жизни даже после самого пристального разглядывания.Александр Гаррос

Алексей Андреевич Гравицкий , Сергей Владиславович Кумыш

Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия