Рассказы

Двадцать пять лет он 'инженерил' в сочетании с методом рекомбинации ДНК, пытаясь улучшить свойства существующих белков, ферментов, антител и клеточных рецепторов. Их институт разработал немерянное количество всевозможных биокатализаторов и нанорецепторов. И кому же еще, как не ему знать, почему пожилому, начинающему лысеть, имеющему весь букет старческих болезней профессору Костромскому Андрею Леонидовичу в полшестого утра вместо того чтобы досматривать двадцать второй сон, нужно рысью бежать на сходку все еще дееспособных 'кормильцев' к кинотеатру 'Баян'? И он знал почему. Пожалуй, он единственный знал. Последний его коллега исчез в загородных лесах три года назад. Основная же масса тщедушных работников пробирки и микроскопа окочурилась сама или была убита еще в первые годы кризиса. Можно сказать, он был последним 'Волькой', выпустившим джина из бутылки. Если бы об этом узнали, уже орущие под окном 'Леонидыч', его сотоварищи - не миновать ему страшной участи разобранного на прошлой неделе на части квартального перекупщика Вахтанга, который 'всего-то' не довез на своем драндулете с 'хабалки' мешок овса. 'Всего-то', потому, что мешком этим можно было накормить весь этот самый квартал. Да. По винтикам растащили Ваху. Говорят (не хочется в это как-то верить), что вся заводская сторона в субботу не отправила своих 'кормильцев' ни на 'хабалку', ни к 'Баяну', ни в леса к охотникам. Людоедство вроде бы свели на нет квартальные держиморды из 'синих беретов'. Так считалось.

Почему, этих отмороженных блюстителей порядка, единственных в городе, в чьих рядах можно было обнаружить обладателей жирных задниц, называли 'синими беретами' - Андрей Леонидович не знал. Синего у них ничего кроме носов не было. Беретов не было тоже. Но лютовали они крепко. И без того сократившееся в первые годы в сто раз народонаселение, 'синие береты' уполовинили всего за каких-нибудь полгода с момента выхода знаменитого указа Управляющего 'О наведении конституционного порядка приема пищи'. На одной ''Хабалке' в первое воскресенье августа того года положили сотни три. Причем, стрелять от живота, они стали не тогда, когда заводские резали головы портовым, а олимпийцы жгли спальников, а когда любители экзотических шашлычков дорвались до того, что осталось от обитателей спальных районов. Досталось всем - и правым и виноватым. Так что с людоедством у 'синих беретов' было строго.

Вот Андрею Леонидовичу например было жалко всех в отличие от Серафимыча, который сокрушался о нерепрезентативности тридцати 7,62-миллиметровых в рожке 'Калашникова'. Мол, по олимпийцам надо было садить и только. А что? У нервно жующих на лбу было написано - 'Олимпийцы'? Там, похоже, все отметились в тот раз. И жители (вернее доживатели) заводского района и доходяги с Северного порта, да и поселковые тоже. Сам Андрей Леонидович этого не видел. Он в те роковые минуты по счастливой случайности ползал за углом бывшего аквапарка, между телегами и коровьими копытами и собирал рассыпавшиеся колоски и зернышки. А что еще прикажете делать хилявому профессору, способному ударить разве что по рукам после многочасового, бесплодного спора, в результате которого раньше рождалась истина, а теперь могла родиться прободная язва. Зато уже через полчаса они с ныне покойной женой уплетали изумительную, клейкую овсяно-гречнево-пшенную кашу, а вот дурачок Пашка, раззявившийся на Бондарчуковскую батальную сцену, донес до дома одну пыль-труху.

– Леониды-ы-ыч, - Серафимыч то ли от нетерпения, то ли от холода приплясывал на одной ноге, - Леонидыч. Жив курилка. А мы тут уже ставки делать начали.

Костромской только махнул рукой.

– Все бы тебе ставки делать. Ничему-то тебя жизнь не научила. Вон в прошлом году еще и 'Донкино' не проехали, а ты уже дневные харчи продул. Хорошо еще под копейку зампредовскую с поля на две горсти пшена ветром надуло, а то присоединился бы ты со своею бабой к моей Катерине.

– Да уж. За ту пшеничку я тебе, Леонидыч, по гроб жизни благодарен буду. Че хош для тебя…

– Ладно, ладно. Пошли. А то электричка минут через сорок уйдет, а нам еще до 'Баяна' дойти нужно, - Костромской закинув за спину пустой рюкзак, засеменил через пустой двор к 'Осенней' улице, упирающейся в когда-то очаг масскультуры, а теперь рассадник оптимизма - сборный пункт 'кормильцев' - кинотеатр 'Баян'.