На крик сбегаются все. Молча толпятся перед туалетом, смотрят на самоубийцу и ничего не делают.
Один тапочек упал с ноги и валяется возле унитаза. Я поднимаю его и пытаюсь одеть на голую ступню.
— Обиделась, что ли? — недоуменно бормочет Вован. — В натуре, дура.
— Ее снять надо… — говорит Швед.
— Какой нахер снять! Ментов надо вызывать. — произносит толстяк и снимает очки. Протирает их, снова надевает и сплевывает на пол. — Чего это она?
— Истеричка. — цедит сквозь зубы Вера. — Психованная дура.
У меня получается надеть тапочек — я поворачиваюсь и смотрю на лица всех стоящих передо мной, прислонившись к косяку двери.
Скорбь, ужас, страх, раскаяние… — туфта. Ничего такого нет. Только разочарование от испорченого вечера. Вряд ли кто-то из них способен адекватно оценить ситуацию.
Инга, Инга… Ты хочешь, чтобы вечеринка удалась? Хочешь?
Хочешь?!
— И что делать будем? — Маша поправляет прическу и смотрит на толстяка.
Тот жмет плечами и переводит взгляд на меня. А что я? Я тоже не знаю, что в таких случаях надо делать.
— Может, помянем их? — спрашивает Игорь.
— Кого «их»? — интересуется толстяк.
— Ингу и моего дедушку. Они…
— Ты, ублюдок, уже достал меня со своим вонючим дедушкой… — произносит толстяк и сжимает ладонь в кулак. Игорь отшатывается в сторону и тут раздается голос Кости возле входной двери:
— Парни, кто будет кокс?
— Наконец-то. — восклицает толстяк. — Ну ее к черту, эту дуру. Пошли…
Он поворачивается вместе со всеми и видит то, что я увидел сразу, как только Костя вошел в квартиру.
Парень стоит, широко расставив ноги. Языком он облизывает уже распухшую губу, в одной руке у него заветный пакетик, а в другой…
Я не разбираюсь в пистолетах, но чувствую, что это не простая «газуха», а настоящий боевой пистолет. Вижу по его глазам, по его поведению.
Откуда у него пушка? Почему он так быстро вернулся? Что он хочет?
Как много вопросов…
Все замирают, а Костя делает шаг вперед, уверенно направляя ствол на моего тезку.
— Что, жирдяй, как насчет того, чтобы отодрать меня перед камерой?
— Ты не…
Выстрел, от которого закладывает уши, сливается с криками гостей, бросающихся в разные стороны. Толстяка швыряет к стене и он медленно сползает по ней, оставляя на обоях кровавый след.
Ствол перемещается на меня и я делаю шаг назад, в глубь туалета.
— Кокаин будешь? — ухмыляется Костя и делает еще шаг вперед.
А мне уже некуда отступать. Я упираюсь в тело Инги и сглатываю набежавшую слюну. Мне сейчас хреново, как никогда, я готов сделать все, что угодно, лишь бы Костя не нажал еще раз.
Но он нажимает.
Сначала не больно. Удар в грудь сильный, но боли нет. Первое мгновение. А потом начинается жжение. Во рту собирается слюна… не слюна, кровь. Слабость такая, что нет сил пошевелиться. И боль. Боль и страх. Неужели это всё, неужели так глупо…
Откуда-то издалека долетают звуки выстрелов и от них становится немного легче — значит, я не один, нас будет много. Столько же, сколько патронов, если он не будет промахиваться…
Давай, гомик, хорошо целься. Старайся. Чтобы я был не один, чтобы не было скучно. И Инге тоже уже не будет так одиноко.
Я поднимаю голову и смотрю снизу на Ингу.
— Извини… — шепчу я, хотя каждое слово приносит невыносимую боль. — Извини, но вечеринка… вечеринка немного не получилась… не удалась… Прости.
БЕГИ!
…Красота, среди бегущих
Первых нет и отстающих…
Run, Forrest, run!
(Беги, Форрест, беги!)
Солнце было его врагом. Не из-за жары, в семь утра еще не жарко. Из-за того, что оно слепило глаза и не давало посмотреть вперед, на тех, кто бежал перед ним. Полкруга оно светило в спину и все было отлично, а потом Макс поворачивался к нему лицом и сразу начинал проклинать небесное светило.
Пот тоже мешал, после шестого-седьмого круга он стекал по лицу и попадал в глаза, его приходилось непрерывно смахивать рукой, но через минуту он опять заливал глаза еще сильнее и приходилось на бегу прижимать к лицу майку, а это было очень неудобно.
Очень обидно было тогда, когда перед ним оказывался один из тех дедков, которые бежали медленно, но все же быстрее, чем Макс. Такие обгоняли слишком быстро, а потом, казалось, еле плелись, и все-таки обогнать их не было больше сил и приходилось уходить немного в сторону, чтобы не смотреть в глянцевые от пота чужие спины.