Рассказы

— Что-то, похоже, влетело в комнату снаружи, — сказал Райнкопф. — Иначе здесь не было бы стекла.

Я кивнул:

— Прекрасный образец дедукции, Б. П. Кто-то бросил в окно кирпич?

— Возможно, — сказал он. — Но если так, Гарольд, должно быть, унес кирпич с собой.

— Ах, да, — сказал я. — Гарольд. И когда же Гарольд пришел сюда?

— Вопрос в другом, — сказал Райнкопф, — как и когда Гарольд отсюда ушел? Взгляните-ка на это.

И он указал мундштуком своей трубки на стол в дальнем углу кабинета.

Я подошел к столу и увидел порядка пятидесяти маленьких, неправильной формы кусочков яркого разноцветного сукна на столешнице, они располагались большим полукругом. Куски были всевозможных цветов, но главным образом красные, зеленые, желтые и голубые. Чуть ниже полукруга к столу была приколота записка. Она была пришпилена большой черной ручкой. Перо вонзилось в дерево, подобно стреле, пущенной из лука. Я наклонился, чтобы прочитать записку.

Я жить ушел в сиянье витражей. Напишу.

Гарольд.

Я несколько раз перечитал текст. Большого смысла в послании я не увидел, поэтому вернулся к столу профессора и уселся на стул, стоящий перед ним.

— Что вы еще можете рассказать мне?

Он пыхтел какое-то время своей трубкой, прежде чем ответил.

— Гарольд, получив стипендию, приехал сюда учиться три года назад. Он был очень молод и очень застенчив, но оказался блестящим студентом. Он сказал мне, что прочитал "Principia Mathematica"²², когда еще учился в средней школе, и все понял.

— А что, это так трудно понять?

— Да. Но у Гарольда способность от природы усваивать законы символической логики. Я проникся к юноше симпатией и позволил ему работать по ночам над докторской диссертацией в моем кабинете вон за тем столом. В течение трех лет он трудился, не прерываясь даже на лето. В течение дня он должен был принимать участие в семинарских занятиях и проводил много времени в хранилищах философской библиотеки, но оставшуюся часть дня и добрую часть ночи он работал за тем столом. Сегодня семинаров у него не было. Когда я приехал сюда, чтобы повидаться с ним, я нашел комнату в том виде, в каком она сейчас. — Райнкопф махнул трубкой в сторону разбитого окна и цветных кусочков сукна. — Я даже представить не могу, что все это значит.

Я подошел к столу Гарольда, чтобы снова взглянуть на странную экспозицию. Очевидно, куски ткани были расположены в виде своего рода купола. Никаких других мыслей у меня не возникло.

— У Гарольда есть в Чикаго родственники или близкие друзья?

Райнкопф покачал головой.

— Насколько я знаю, нет. Его родители живут где-то в Бруклине, но он никогда не говорил о них. Он был тихим молодым человеком, интровертом, полностью поглощенным своими исследованиями. Он не проявлял никакого интереса к общению с другими студентами факультета или с кем бы то ни было еще.

— Я полагаю, он жил где-нибудь по соседству. Вы проверили его квартиру?

— Это не квартира — просто небольшая меблированная комната. Я звонил его хозяйке, и она сказала, что сегодня утром он упаковал свой чемодан и уехал, не сказав куда и зачем. У него было так мало вещей, что в его комнате ничего не осталось, кроме каких-то записей на стенах.

— По крайней мере, — сказал я, — мы знаем, что он куда-то ушел.

Доктор Райнкопф выбил пепел из своей трубки и снова набил ее из табакерки, стоящей на столе.

— Мое предположение таково. Кто-то привязал записку к камню и бросил его в окно. В записке было что-то такое, что побудило Гарольда уехать из Чикаго. Бог знает, по какой причине он устроил все это представление, а затем ушел, забрав с собой записку и камень.

— Может быть, камень в корзине для бумаг.

Я подошел к корзине и начал вытаскивать оттуда листы бумаги.

— Так... а это что такое? — сказал я, достав большой комок спутавшихся нитей.

Райнкопф вытащил себя из кресла и подошел.

— Странная штука, — сказал он.

Я вывалил содержимое корзины на пол, и первая вещь, которую мы заметили среди бумаг, чем-то напоминала оболочку софтбольного мяча²³. Я поднял ее. Это и в самом деле оказалась оболочка софтбольного мяча.

— У Гарольда не было привычки поупражняться с мячом, чтобы расслабиться?

— Вот уж не знаю, — сказал Б. П. Его густые седые брови взметнулись вверх, и я понял, что его озарила догадка.

— Возможно, именно этот мяч, — сказал он, ткнув в оболочку мяча своей трубкой, — влетел в окно.

— Очень может быть, — сказал я, — и очень может быть, что эти нитки от мяча, а эти цветастые кусочки сукна — именно то, чем набивают мячи для софтбола.

Б. П. обрадовался. Он рассмеялся и потер руки.

— Превосходно, Шерлок, — сказал он, но затем сел и нахмурился. — Только зачем Гарольду потребовалось потрошить мяч?