Рассказы

Рейнольдс кивнул, и моргание Джонатона тотчас прекратилось. Рейнольдс догадывался, что чужак устал врать, но это и неудивительно: Джонатон явно был скверным лжецом. Его вранье не только звучало в высшей степени неправдоподобно, у него вдобавок при каждой лжи истерически дергался край глаза.

— Если я расскажу вам о нашей звезде, — сказал Джонатон, — согласитесь ли вы в ответ поделиться знаниями о вашей?

Чужак склонил голову вперед и принялся покачивать длинной шеей из стороны в сторону. Ясно было, что ответу Рейнольдса Джонатон придает большое значение.

И Рейнольдс ответил:

— Да, с радостью.

Однако он подозревал, что не в состоянии предугадать, какая информация о земном Солнце окажется для этих существ неожиданностью. Ну да впрочем, его же послали разведать о чужаках как можно больше, а выдать о землянах как можно меньше. Пока что обмен информацией о звездах казался ему достаточно безопасным направлением беседы.

— Я начну, — сказал Джонатон, — и вы будьте любезны извинить несовершенство моих высказываний. Мое знание вашего языка ограничено. Я полагаю, у вас имеется особый предметный лексикон.

— Техническая терминология. Да.

— Наше светило — брат вашего, — молвил чужак, — или скорей сестра? В периоды наиболее интенсивной коммуникации его мудрость — ее? — безошибочна. Временами, в отличие от вашей звезды, он приходит в ярость, но такие периоды кратки. Они длятся не более нескольких мимолетных мгновений. Дважды его охватывал такой гнев, что существование всей нашей цивилизации находилось под угрозой, однако ни в одном из этих случаев не счел он нужным исполнить свою угрозу. Я бы сказал, что он скорей отходчив, а не крут, вежлив, а не груб. Я полагаю, что его любовь к нашей расе неподдельна и глубока. Среди звезд вселенной место его не столь значительно, однако это наше родное светило, и мы обязаны почитать его. Как мы, разумеется, и поступаем.

— Пожалуйста, продолжайте, — попросил Рейнольдс.

Джонатон продолжал. Рейнольдс слушал. Чужак перешел к своим личным взаимоотношениям со светилом, к тому, как помогала ему звезда в печальные моменты. Однажды звезда посоветовала ему достойного партнера в браке; выбор этот оказался не просто отличным, а божественно идеальным. Джонатон говорил о своей звезде с благоговением, какого можно было ожидать от речей глубокого верующего иудейского священника о ветхозаветном Боге. Рейнольдс впервые пожалел, что ему приказали избавиться от регистратора. Келли ведь ни единому слову не поверит. Рейнольдс следил за тем, не моргнет ли чужак: не моргнул, ни на миг, даже мимолетно.

Наконец инопланетянин замолчал.

— Но это лишь начало, — добавил он. — Мы можем рассказать вам так много, так много, о Брэдли Рейнольдс. Как только я лучше овладею вашей технической терминологией. Общение разделенных видов, великие барьеры языка…

— Я понимаю, — сказал Рейнольдс.

— Мы так и рассчитывали. Но теперь ваш черед. Расскажите мне о вашем светиле.

— Мы зовем его Солнцем, — сказал Рейнольдс. Он чувствовал себя изрядным дураком — ну а что еще он мог рассказать? Как мог он объяснить Джонатону, что желательной чужаку информацией не владеет? Он знал только факты о Солнце. Он знал про солнечные пятна, солнечный ветер, фотосферу. И больше ничего. Добрый ли нрав у Солнца? Свойственны ли ему приступы ярости? Почитает ли человечество его с должными любовью и преданностью?

— Это его повседневное имя. В древнем языке, на котором построена наша наука, его называли Сол. Оно расположено примерно в восьми…

— О, — прервал его Джонатон, — мы это все уже знаем. Но его поведение. Его проявления, обычные и аномальные. Вы с нами играете, Брэдли Рейнольдс? Вы шутите? Мы понимаем ваше изумление, но, пожалуйста… мы простые существа, прибыли из дальнего далека. Мы обязаны получить эти другие сведения, прежде чем пытаться установить с вашей звездой личные отношения. Можете ли вы сообщить вам, каким именно образом Солнце наиболее часто вмешивается в вашу личную жизнь? Это бы нам чрезвычайно помогло.

* * *