Рассказы

Мы с Роном всегда встречаемся на одном и том же месте, у будки рядом с витриной «Бургер Берет» на углу Шестой авеню и Десятой-стрит. Рон качает головой, читая письма. Это может означать что угодно.

— Ты меня поражаешь, — говорит он.

— Хм?

— Нечего хмыкать. Это ты писал. Совершенно очевидно, если подумать.

Я не могу снова сказать «хм», поэтому просто молчу.

— Меня на эту мысль натолкнуло место насчет овощей. И никто, кроме тебя, не знает столько о неандертальцах. Как они считают, как не умеют разговаривать. Ты сам рассказывал мне обо всем этом.

Это расхожая теория, возражаю я. В этом нет ничего нового. Кроме того, я не сочиняю рассказы. Я пишу отчеты.

Даже мне стало ясно, что он разочарован.

— Честное скаутское?

— Честное скаутское, — повторил я.

Мы с Роном вместе ездили в скаутский лагерь «Фильмонт». Это было сто лет назад, до того, как он вышел в большой мир, а я решил держаться от этого мира подальше. Но клятва осталась.

— Ну, ладно. Значит, это кто-то из твоих коллег валяет дурака. Не только я один знаю о твоих исследованиях. Я просто единственный, с кем ты снисходишь до разговоров.

Потом он сказал, что они с Мелани собрались пожениться. Разговор потек быстрее, и в то же время замедлился, когда я поднял голову, его уже не было. Меня тут же охватила паника, но когда я оплатил счет и поднялся к себе в квартиру, она постепенно рассеялась, как газ рассеивается в открытом пространстве. Для меня замкнутое пространство сродни открытому.

Ньюсгруппа в выходные молчала, но заголовки новых сообщений появлялись по одному в день, как витамины, которые я обещал матери принимать.

СУББОТА

Мои запасы вышли, но Личинка потащил меня с собой искать под бревнами личинки. Один он бы не пошел. Третий день идет снег. Остался еще один день. Дрова надо беречь, поэтому мы сидим в глубине расселины, прижавшись друг к другу, завернутые в космическое одеяло и вонючий балахон Личинки. Мы сидим, смотрим на снег и слушаем, как с грохотом падают куски льда, и мы разговариваем. Некоторым образом. Он машет руками и берет мои руки в свои. Он дергает меня за волоски на руках, тянет за пальцы, иногда даже шлепает по лицу. Уверен, он не понимает, что я из далекого будущего, да и как ему уловить подобную мысль? Но я понимаю, что он изгнанник. Была ссора, кто его знает, из-за чего, и его прогнали. Камешки — его приговор, это я понял, Личинка так чувствует. Каждое утро он избавляется от одного, выкидывает из нашей пещеры в снег. Его понятие о числах очень примитивное. Пять много, два, столько осталось этим утром, мало. Полагаю, когда они кончатся, он отправится «домой», но он так же одинок с двумя камнями, как и с пятью. Наверное, он не может думать вперед, а только назад. Хотя здесь холодно, как в аду, мне жаль, что назначенный час так близок. Я учусь его языку. У вещей здесь нет имен, зато есть ощущение самих вещей.