Рассказы

— Эй, вы, прекратите спорить, а лучше смотрите вокруг, здесь так красиво, — говорит Эмма. Она словно для забавы проходит все повороты с одной и той же скоростью. Старичок «олдсмобиль» моего отца только взревывает. А что вы хотите: 77 000 миль и почти двадцать лет. Точнее, 77 365,09 мили. С тех пор как Эмма проехала мимо поворота у магазина Вилларда, нам не встретилась ни одна машина.

— Мы не знали никакого духа, Уинстон! — Теперь мама уже сердится. Я догадываюсь по тому, как она разглаживает на коленях свитер. — Мне не нравится эта дорога. Она неправильная.

— Что в ней неправильного, мама? — Я и правда хочу это выяснить. Мне становится интересно. Что такого она видит, что кажется ей неправильным? Все эти небольшие горные долины абсолютно похожи. Можно поменять местами фермы, дома, даже людей, и никто никогда не заметит никакой разницы. Именно поэтому, окончив колледж, я не стал сюда возвращаться. И никто у нас не возвращается.

Тем не менее я здесь. А мама молчит. Мы проезжаем еще одну церковь. И наконец встречаем первую машину, точнее, грузовик. Красную «мазду».

— Они думают, что они самые умные, — говорит мама.

— Кто, мама Верли?

— Те девчонки. Которые танцевали.

— Вот и хорошо, мама. Отдыхай, мы же на прогулке.

— Веселятся, все у них хорошо. Думают, они такие умные, все знают.

— Кто, мама Верли?

— Те девчонки.

Еще один узкий бетонный мостик — и дорога приводит в тупик. Эмма сворачивает влево.

— Ты уверена, что мы правильно едем? — спрашиваю я.

— Доверься мне.

— А я считаю, это плохая дорога, — повторяет мама, начиная возбуждаться. — Неправильная. — Она трет стекло, а потом от него отворачивается. Не хочет смотреть в окно. И так сильно растягивает свитер, что он меняет цвет: из бордового становится розовым.

Ни я, ни Эмма не обращаем на нее внимания. По длинному склону мы спускаемся к общине Кедрового ручья. Поселок слишком мал, чтобы называться городом. Мама его не узнает, потому что мы подъезжаем не с той стороны. Пусть немного поволнуется, зато будет приятный сюрприз, когда она наконец догадается, куда мы попали.

Хэт-Крик — это всего-навсего пять-шесть домов и два магазина, один из них навсегда закрыт. Двое подростков не спеша выписывают круги на велосипедах вокруг бетонных островков, где в прежние времена была заправка. Я приветливо машу рукой (деревенские жители и сейчас еще не изжили этот обычай) и удивляюсь, когда мальчишка в ответ делает неприличный жест. Девочка просто смотрит.

— Ты видел? — спрашивает Эмма.

Магазин Хочерда, обычно открытый, тоже закрыт. Табличка на дверях сообщает: «У хозяина умер родственник». У Эммы хватает ума не притормаживать, хотя я не думаю, что мама бы заметила. Она теперь не читает объявлений, да и в любом случае семейство Хочердов никогда не принадлежало к нашему кругу.

На склоне горы одиноко высится методистская церковь, нарядная, как картинка в журнале. Кладбищенский двор уже засыпан листьями. На стоянке довольно много ярких японских машин и грузовиков.

— Ну, что я тебе говорил! Так где мы, мама?

— Нет.

— То есть ты не знаешь, где мы?

— Нет. — Она сердится.

— Ну, посмотри туда. Вон труба на том месте, где был дом тети Иды. Помнишь, ты рассказывала мне про золотых рыбок в пруду? Ты еще говорила, что боялась их.

— Они собираются его высечь?

— Высечь — кого?

— Кого высечь, мама Верли?

— Того мальчика, ты знаешь, ну, того. Сейчас я уже не помню его имени. Уинстон, ты должен знать.

— Да нет, это ты должна знать.

— Я не помню. Мне не нравится эта дорога.

— Да почему же?! Это хэт-крикская дорога. Мы просто едем по ней не в том направлении, что всегда. Узнаешь этот дом? Нет, с другой стороны. Вон там.

Это старый дом нашей семьи, мама жила в нем до двадцати пяти лет. Она вышла замуж последней. И умирать будет последней. Она не узнает дома, потому что он не справа, а слева. У старых людей это бывает.

— Посмотри в другое окно, мама, на той стороне.

Пульт управления рядом с Эммой, она опускает левое окно.

— Ну и где мы, мама Верли? Вы знаете, где вы?

— Черт подери это дерьмо!

— Что?! — Эмма шокирована. Она смотрит на меня с кривой усмешкой.

Мама тянется через сиденье, давит на кнопку, поднимая левое окно.

— Не хочу идти в этот дом, — говорит она. — В нем никого нет. Дерьмо, дерьмо!

Она опускает окно справа, отрывает кусочки от булки с сосиской и швыряет их наружу.

— Что вы сказали, мама Верли?

— Сказала, что они все умерли. Вы, дети, думаете, что вы такие умные. Дерьмо, дерьмо! Черт подери все это дерьмо! Я всего-навсего хотела булку с ветчиной, а теперь все они умерли.

Эмма выруливает на подъездную дорожку. В доме кто-то живет. Я вижу, как дрогнула занавеска. Кто-то выходит на крыльцо узнать, чего мы хотим.

— Я же сказала, они все умерли, — говорит мама.

— Думаю, нам пора возвращаться в город, — говорю я. — Мама, подними свое окно. Эмма, сдай назад и разворачивайся, о’кей?

Перевод: Е. Моисеева

Укротитель

Удивительно, правда?