Рассказы

— «Поскольку покойный Чарльз Роберт, сын Роберта Уоринга Дарвина из Лондона, был в тысяча восемьсот пятьдесят девятом году обвинен Священной канцелярией в приверженности ложной теории, утверждающей, что виды живых существ, обитающих на земле, могут превращаться друг в друга согласно законам вероятности и селекции, а также в отрицании Божественного Священного Писания, согласно которому все виды были созданы Всевышним в Его целях, а также в опубликовании книги под названием „Происхождение видов и естественный отбор“. Поскольку вышеупомянутый Дарвин пренебрег предписанием, вынесенным Священной конгрегацией, состоявшейся при его преосвященстве кардинале Джозефе Макиннери четырнадцатого декабря тысяча восемьсот пятьдесят девятого года, — внести поправки в указанную работу, дабы должным образом уравновесить аргументы за и против этой ложной теории…»

Речь главного комиссара тянулась бесконечно и, насколько Мэри могла судить, состояла из повторяемых отрывков предыдущего заседания. Ее поразило, насколько слабо осмыслен материал, представленный суду, как мало внимания уделено анализу обвинений и свидетельств. Ее оскорблял откровенно антиинтеллектуальный характер всего разбирательства.

Алисия, слегка покачивалась, стоя на коленях, и лицо у нее было бледное, будто она вот-вот упадет в обморок. «Кажется, до нее начала доходить реальность происходящего», — подумала Мэри. Но тут же с упавшим сердцем прочла на лице Алисии какую-то упрямую решимость.

Наконец Бонифаций, по всей видимости, подошел к концу своего монолога:

— А потому, священным именем Господа нашего Иисуса Христа и преславной Матери Его Девы Марии, заседая в качестве судей, сообразуясь с советами и наставлениями преподобных магистров богословия и докторов гражданского и церковного права, мы объявляем, провозглашаем, приговариваем и постановляем, что упомянутый Чарльз Дарвин, согласно постановлению Священной канцелярии, впал в опаснейшую ересь, поскольку выдвинул и исповедовал ложную теорию, противоречащую Божественному Священному Писанию, а именно так называемую теорию естественного отбора. Тем самым он подлежит всем наказаниям и взысканиям, налагаемым священными канонами, а также законами частного и общего права на совершивших подобные преступления. За приверженность теории естественного отбора предать Чарльза Роберта Дарвина анафеме!

Журналисты лихорадочно скрипели перьями. Мэри представила, как завтра полетят по всему миру телеграммы, разнося весть о том, что Чарльз Дарвин официально, хоть и посмертно, отлучен от Церкви.

А Алисия все еще стояла на коленях перед судом. Секретарь подошел к ней и протянул ей какие-то бумаги.

— Заранее заготовленная речь, — шепнул Ксавьер Мэри. — Она ведь сама не подсудимая, ее ни в чем не обвиняют. Она здесь как законный представитель Дарвина. Ей нужно только прочитать это вслух, и ее отпустят.

Алисия, стоя на коленях, тихим голосом, перед полной комнатой священнослужителей, начала читать:

— Я, Алисия Розмари Дарвин, дочь Джеймса Пола Дарвина из Эдинбурга, призванная лично к этому суду, преклонив колени перед вами, высокопреосвященными преподобными кардиналами, главными инквизиторами греха ереси во всей Христианской Республике… — Она смолкла, затем быстро заговорила снова: — Вы хотите, чтобы я сказала, что «Происхождение видов» — еретическая книга. Чтобы я сказала, что я и моя семья отрекаемся от памяти нашего предка и от его слов навеки.

Голос Бонифация Джонса, похожий на шуршание гравия, стал почти ласковым:

— Просто прочти это вслух, дитя мое.

Она положила листы на пол:

— Не буду.

Вот он, тот самый момент, поняла Мэри. Бунт, на который подбил ее Ансельм.

По залу пронесся ропот.

Хроникеры подались вперед, чтобы лучше расслышать слова Алисии. На лице Ансельма Фэйруэзера читалось едва скрытое торжество. Даже кардиналы пришли в возбуждение и вполголоса переговаривались между собой.

Только Бонифаций Джонс сидел молча и неподвижно, словно утес среди рокочущей бури. Алисия стояла на коленях и глядела ему в лицо.

Когда шум немного стих, Бонифаций сделал знак секретарю:

— Это не надо записывать. Дитя мое… Алисия. Ты должна понять. Здесь судят не тебя. В ереси повинен твой дальний предок. Но если ты не подчинишься решению суда, если откажешься прочитать то, что тебе дали, тогда ты сама совершишь преступление. Защищая работу своего дяди, ты сама становишься еретичкой.

— Мне все равно. — Она оттолкнула бумаги, лежащие на полу. — Я не стану это читать. Моя семья не собирается отрекаться от Чарльза Дарвина. Мы чтим его память. И не мы одни. Сам преподобный Докинз недавно сказал, что естественный отбор — лучшая из всех когда-либо выдвинутых гипотез…

Мэри шепнула Ксавьеру:

— Хотела бы я знать, с чьих слов она говорит?

— Вы имеете в виду Ансельма Фэйруэзера.

— Вы знаете, кто он?

— Он действует не слишком тонко.

— Так вот чего хочет этот Ансельм и его жуткие друзья? Чтобы вот это прелестное дитя взошло на костер. Умный ход. Уже представляю, как это отзовется у нас.

Ксавьер нахмурился:

— Я вижу, как вы разгневаны. Но вы тут ничего не можете сделать.

— Вот как?