Рассказы

Один из «Ночных пластунов» наставил на него винтовку и выстрелил. Прайс дернулся. Выстрелил еще один «пластун», и в следующую секунду в тело Прайса в упор палили все. Прайс бился на полу, сжимая руками голову, но крови не было — фантомные пули его не задевали.

По «Ночным пластунам» пошла рябь, они начали таять. Сквозь их тела я видел языки пламени, пожиравшего горящие машины. Фигуры сделались прозрачными, заплавали в размытых контурах. В мотеле «Приют под соснами» Прайс проснулся слишком быстро, понял я; продолжай он спать, порождения его кошмаров положили бы конец всему этому там же, во флоридской гостинице. Они на моих глазах убивали Прайса… быть может, они играли финальную сцену с его позволения — лично я думаю, что он, должно быть, давным-давно этого хотел.

Прайс содрогнулся, изо рта вырвался полу-стон, полу-вздох.

Прозвучавший чуть ли не как вздох облегчения.

«Ночные пластуны» исчезли. Прайс больше не шевелился.

Я увидел его лицо. Глаза были закрыты, и я подумал, что он, должно быть, наконец обрел покой.

5

Шофер грузовика, перевозившего бревна из Мобила в Бирмингем, заметил горящие машины. Я даже не помню, как этот парень выглядел.

Рэя изрезало стеклом, но его жена и ребятишки были в порядке. Я хочу сказать, физически. Психически — не знаю.

Черил на некоторое время отправилась в больницу. Я получил от нее открытку с изображением моста Голденгэйт. Она обещала писать и держать меня в курсе своих дел, но я сомневаюсь, что когда-нибудь получу от нее весточку. Лучшей официантки у меня не бывало, и я желаю ей удачи.

Полиция задала мне тысячу вопросов, но я всякий раз рассказывал свою историю одинаково. Позднее я выяснил, что ни из стенок машин, ни из тела Денниса ни пуль, ни шрапнели так и не вытащили — в точности, как в случае с кровавой баней в мотеле. Во мне пулю тоже не нашли, хотя ключицу переломило аккурат пополам.

Прайс умер от обширного кровоизлияния в мозг. В полиции мне сказали, что впечатление было такое, будто у него под черепом что-то взорвалось.

Закусочную я закрыл. Жизнь на ферме — славная штука. Элма все понимает, и разговоров на известную тему мы не ведем.

Но я так и не показал полиции, что нашел, а почему, и сам толком не знаю.

В суматохе я подобрал бумажник Прайса. Под фотографией улыбающейся молодой женщины с ребенком на руках лежала сложенная бумажка. На этой бумажке стояли четыре фамилии.

Рядом с одной Прайс приписал: ОПАСЕН.

«Я уже нашел четырех других вьетнамцев, которые умеют делать то же самое», — сказал тогда Прайс.

По ночам я подолгу сижу, гляжу на те фамилии с бумажки и думаю. Ребята получили дозу этого говенного «дергунка» на чужой земле, куда не шибко-то рвались, на войне, обернувшейся одним из тех перекрестков, где кошмар встречается с реальностью. Насчет Вьетнама я теперь думаю иначе, потому как понимаю, что самые тяжкие бои еще идут — на фронтах памяти.

Однажды майским утром ко мне в дом явился янки, назвавшийся Томпкинсом, и сунул мне под нос удостоверение, где было написано, что он работает в «Ассоциации ветеранов вьетнамской войны». Говорил он очень тихо и вежливо, но глаза у него были почти черные, глубоко посаженные, и за время нашего разговора он ни разу не моргнул. Он выспросил у меня все о Прайсе; казалось, ему по-настоящему интересно выудить из моей памяти все подробности до единой. Я сказал, что рассказ мой в полиции и добавить мне нечего. Потом я пошел ва-банк и спросил у него про «дергунок». Он эдак озадаченно улыбнулся и сказал, что отродясь не слыхивал о химическом дефолианте под таким названием. Такого вещества нет, сказал он. Как я уже говорил, он был очень вежлив.

Но мне знакомы очертания пушки, засунутой в наплечную кобуру, — Томпкинс нацепил ее под свой льняной полосатый пиджачок. Да и ассоциацию ветеранов, которая хоть что-то знала бы о нем, я так и не нашел.

Может, надо было отдать этот список полиции. Может, я еще так и сделаю. А может, попытаюсь сам разыскать этих четверых и найти какой-то смысл в том, что они скрывают.

Не думаю, что Прайс был злым человеком. Нет. Он просто боялся, а кто же станет винить человека в том, что он бежал от своих кошмаров? Мне нравится думать, что под конец Прайсу хватило храбрости встретить «Ночных пластунов» лицом к лицу и что, совершая самоубийство, он спасал наши жизни.

Газеты, конечно, настоящей версии так и не получили. Они назвали Прайса ветераном-«вьетнамцем», который свихнулся, убил во флоридском мотеле шесть человек, а потом в заправочной станции «У Большого Боба» угрохал в перестрелке сотрудника управления службы дорожного движения штата.

Но я знаю, где похоронен Прайс. В Мобиле продают американские флажки. Я жив и мелочи мне не жалко.

А потом придется выяснить, сколько храбрости у меня.

Перевод: Е. Александрова

Красный дом