Рассказы

Профессор сопроводил это утверждение кивком, выражающим полное и безусловное согласие первой степени.

— Да, это так. Командор Раппан приказал командору второго ранга Эло выключить генераторы в знак доброй воли в тот самый момент, когда Терра согласится заключить Пакт о ненападении и взаимопомощи. — Он задумчиво смотрел в иллюминатор. — Джонс и его подруга, кажется, почувствовали отключение генераторов в тот же миг. Даже животные вели себя весьма необычно, — профессор слегка вздрогнул. — Но я, как это ни странно, не очень расстроен.

— Теперь, когда Экрана нет… Вы думаете, они сдержат слово?

— Полагаю, что да, юноша. По двум причинам. Во-первых, так сказал Джонс, а у меня есть основания полагать что эта раса придает большое значение своему слову.

А во-вторых, я почти уверен, что они и сами могли снять Экран — в любой момент после того, как мы его нарушили.

Фррннкс ничего не сказал. Небо за иллюминатором становилось все темнее. Крейсер вышел из атмосферы. Наблюдая за появлением звезд, Фррннкс вспоминал: ребенок, два йоппа, дредноут… Потом ребенок и дредноут… Потом ребенок. Один. И машина в чреве планеты — которая вылечила его ушибы и показала дорогу наверх.

— Сэр, — обратился Зинин к капитану, и его могучий голос прозвучал непривычно глухо, — они стартуют… В своем собственном корабле, как и обещали.

Фррннкс с трудом вернулся к реальности — если все происходящее можно было считать реальностью — и присоединился к толпе у большого носового экрана.

Зелено-коричневые материки. Масса белых пухлых облаков. Синие океаны. Ничто не изменилось. Кроме…

Огромные толстые кристаллические колонны постепенно поднимались из воды в центре второго по величине океана планеты. Сначала тусклые и полупрозрачные, эти невероятные башни начали наливаться пульсирующими разноцветными огнями: голубыми, пурпурными, золотистыми, карминными — пока, наконец, не возобладало странное, но смутно знакомое серебристо-серое сияние. Растущие кристаллы пронзили ионосферу, и в ней тут же вспыхнули радужные сияющие ленты, прихотливо обвивающие острые вершины…

Планета чуть дрогнула и двинулась следом за «Тпином».

На борту крейсера стало необычайно тихо.

— Я вижу, — сказал Раппан нарочито беззаботным голосом, — что Луну они прихватили с собой.

— К таким вещам как-то привыкаешь, — выдохнул инженер. — Я имею в виду Луну.

Старый Эло изобразил щупальцами несколько сакральных жестов:

— Клянусь Первородным Яйцом, я уже почти жалею йоппов!

Команда подхватила этот тон благоговейного энтузиазма. По мере того, как им удавалось соотнести невероятное зрелище со своими скромными представлениями о военных действиях, возвращалась атмосфера ликования. Появились и пошли по конечностям сосуды со стимулирующими напитками. Связисты — за исключением Фррннкса — заполнили эфир бесчисленными космотелеграммами, нимало не заботясь о том, что их могут запеленговать йоппы.

— Бедные знакомые йоппы, — шепнул Фррннкс.

— Кажется, я понимаю Эло.

— Да, — откликнулся профессор. — Меня беспокоит только одна проблема.

— Какая, профессор?

Профессор взглянул на него всеми своими древними, мудрыми, полными иронии глазами.

— Я думаю о том дне, когда с йоппами будет покончено. Что мы тогда будем делать с ними?

1971

Перевод: Л. Щекотова

Метрогном

Чарли Димсдейл пялился на стоявшего перед ним человека. Даже при обычных обстоятельствах Чарли Димсдейл так или иначе пялился бы на стоявшего перед ним человека. Однако данная конфронтация имела место на самом нижнем уровне линии подземки «Пятьдесят вторая-стрит — Бронкс», то есть несколькими десятками метров ниже истерической суеты Манхэттена. Так что, можно сказать, эта встреча была предопределена самой судьбой, и на долю Чарли Димсдейла выпало пялиться на стоявшего перед ним человека. Человек перед Чарли Димсдейлом тянул на метр с кепкой, зато определенные места, вопреки всем пропорциям, чудовищно раздавались в ширину. Особенно голова, размерами куда больше, чем у обыкновенного человека. Самой выдающейся ее особенностью можно было назвать хобот… ну, разумеется, не хобот, а нос, которому сравнение с картошкой даже польстило бы. Эта выдающаяся выпуклость была окаймлена парой огромных угольно-черных глаз, скрытых под нависшими черными бровями, которыми мог бы гордиться медведь-кадьяк.[4] Громадные уши-лопухи формы и цвета сушеных абрикосов торчали параллельно полу, трепеща и подрагивая, словно два уродливых знамени. Зрелище весьма впечатляющее.

Макушка его была лысой и круглой, как донышко китайской пиалы. Правда, большая часть прикрыта ярко-красным беретом, залихватски заломленным к левому уху. Густые черные бачки напоминали огромных гусениц.

Слишком длинные для короткого торса руки заканчивались толстыми пальцами-обрубками, покрытыми густой порослью.

В дополнение к берету он носил двубортный пиджак в полоску, такие же брюки и начищенные до блеска черные полуботинки.