Рассказы

И в самом деле, все четыре бокала стояли на столе, до краев полные чудесной влаги, и на поверхности вскакивали пузырьки, переливаясь радужным блеском алмазов. День близился к закату, и сумрак в комнате сгустился, но мягкое и ровное сияние, похожее на лунный свет, исходило от чаши и ложилось на лица гостей и на почтенные седины самого доктора. Он сидел в дубовом кресле с высокой спинкой, покрытой замысловатою резьбою, похожий в своем величавом благообразии на олицетворение того самого Времени, могущество которого еще никто не пытался оспаривать до этой четверки счастливцев. И даже они, торопливо осушая третий бокал с водой Источника юности, почувствовали безотчетный страх перед загадочным выражением этого лица. Но в следующее мгновение хмельной поток молодых сил хлынул в их жилы. Они были теперь в самом расцвете счастливой юности. Старость с ее унылой свитой забот, печалей и недугов осталась позади, как воспоминание о неприятном сне, от которого они с облегчением пробудились. Душа вновь обрела ту недолговечную свежесть, без которой быстролетные впечатления жизни кажутся лишь галереей потускневших от времени картин, и мир волшебно заиграл перед ними всеми своими красками. Они чувствовали себя подобно первозданным существам в первозданной вселенной.

— Мы молоды! Мы молоды! — ликуя, кричали они. Юность, как ранее глубокая старость, стерла характерные особенности каждого, столь ярко выраженные в среднюю пору жизни, и сроднила их между собой. То были теперь четверо шаловливых юнцов, резвившихся со всем безудержным весельем, присущим их возрасту. Удивительным образом их задор проявлялся охотнее всего в насмешках над той самой немощью преклонных лет, жертвами которой они были еще совсем недавно. Они громко потешались над своей старомодной одеждой, над долгополыми сюртуками и двубортными жилетами молодых людей, над чепцом юной красавицы. Один ковылял по паркету, подражая походке старого подагрика; другой оседлал нос очками и с притворным вниманием перелистывал страницы волшебной книги; третий уселся в глубокое кресло, передразнивая исполненную величавого достоинства позу самого доктора. Потом все трое, радостно крича, стали прыгать и носиться по комнате. Вдова Уичерли — если только можно назвать этим именем цветущую девушку — подбежала к креслу доктора с лукавой улыбкой на розовом личике.

— Доктор, милый мой старичок! — воскликнула она. — Вставайте-ка, я хочу потанцевать с вами! — И все четверо захохотали пуще прежнего, представляя себе, как смешон будет старый доктор за этим занятием.

— Прошу извинить меня, — спокойно ответил доктор. — Я стар, у меня ревматизм, и время танцев для меня давно миновало. Но я думаю, любой из этих молодых джентльменов будет счастлив стать в пару с такой прелестной дамой.

— Потанцуйте со мной, Клара! — воскликнул полковник Киллигру.

— Нет, нет, со мной! — закричал мистер Гаскойн.

— Она еще пятьдесят лет назад обещала мне свою руку, — запротестовал мистер Медберн.

Все трое окружили ее. Один жал ей руки со страстной силой, другой обхватил ее за талию, третий погрузил пальцы в шелковистые локоны, выбивавшиеся из-под вдовьего чепца. Краснея, вырываясь, смеясь, задыхаясь, уговаривая, обдавая своим теплым дыханием лица всех троих по очереди, она безуспешно пыталась освободиться из этих тройных объятий. Трудно было представить себе более оживленную картину борьбы юных соперников за прелестную добычу. Говорят, однако, что в силу какого-то странного обмана зрения — быть может, из-за старомодных костюмов и сумрака, царившего в комнате, — в высоком зеркале отразилась смехотворная драка трех сгорбленных, седых стариков из-за костлявой, морщинистой и безобразной старухи. Но они были молоды, пыл их страстей говорил об этом. Распаленные кокетством девушки-вдовы, которая не уступала, но в то же время и не очень сопротивлялась их ласкам, трое соперников стали обмениваться грозными взглядами. Не выпуская соблазнительной добычи, они свирепо вцепились в горло друг другу. В суматохе кто-то толкнул стол, он опрокинулся, и чаша разбилась на тысячу кусков. Драгоценная влага юности сверкающим ручьем разлилась по полу и намочила крылья пестрого мотылька, который, состарившись с приближением осени, уже не мог летать и ждал смерти. Он тотчас же встрепенулся, порхнул через всю комнату и опустился на снежные кудри доктора Хейдеггера.

— Полно, полно, джентльмены! Полно, госпожа Уичерли! — воскликнул доктор. — Я решительно протестую против подобного бесчинства.

Они вздрогнули и остановились, ибо в этот миг им почудилось, что седое Время зовет их из солнечной юности назад, в холодную и мрачную долину преклонных лет. Они оглянулись на доктора Хейдеггера, который по-прежнему сидел в своем резном кресле, держа в руках полустолетнюю розу, подобранную им среди осколков разбитой чаши. По его знаку четыре виновника беспорядка уселись на свои места — довольно, впрочем, охотно, так как, несмотря на возвращенную молодость, резкие движения утомили их.