Рассказы

— Это уже не будет девичье чувство, если ему дать имя, — ответила горная нимфа, смеясь, но, однако, избегая его взгляда.

Все это было сказано так, что никто их не слышал. Возможно, в их сердцах зародился росток любви столь чистой, что она могла бы расцвести в раю, поскольку ей не дано было созреть на земле, — ибо женщины преклоняются перед тем мягким чувством собственного достоинства, которое было присуще этому юноше, а гордая, созерцательная, но добрая натура чаще всего очаровывается той простотой, которой обладала молодая девушка. Но пока они тихо разговаривали и он наблюдал, как счастливая грусть сменяется легкой тенью, робкими желаниями девичьей души, звук ветра, проносившегося через перевал, становился все сильнее и мрачнее. Казалось, как заметил наделенный воображением незнакомец, будто пели хором духи ветра, жившие некогда, еще во времена индейцев, среди этих гор и нашедшие в их вершинах и расселинах свое священное обиталище. На дороге послышались причитания, как будто шла похоронная процессия. Чтобы рассеять уныние, домочадцы подбросили в огонь сосновых веток, сухая хвоя затрещала, пламя разгорелось и вновь осветило картину мирного и скромного счастья. Свет нежно озарял и ласкал их. Лучи пламени выхватывали из темноты то маленькие личики детей, выглядывающих из своей кровати, то могучую фигуру отца, то мягкое, озабоченное лицо матери, то высокомерного юношу, то цветущую девушку и добрую старую бабушку, все еще занятую вязанием в своем теплом углу.

Старая женщина подняла глаза от работы и, продолжая вязать, заговорила.

— У стариков, — сказала она, — есть свои думы, как и у молодых. Вы тут высказывали свои желания и намерения и толковали о разных вещах, так что и я стала размышлять о том, о сем. Чего же может желать старуха, которой остался один или два шага до могилы? Дети, эта мысль будет преследовать меня день и ночь, если я не открою ее вам.

— Что же это за мысль, матушка? — воскликнули муж с женой в один голос.

Старая женщина с таинственным видом, который заставил слушателей теснее сдвинуться у огня, поведала им, что она несколько лет назад заготовила себе погребальный наряд — саван из добротного полотна, чепец с рюшем из муслина, и все это более хорошего качества, чем та одежда, которую ей приходилось носить со дня венчания. Но в этот вечер ей странным образом вспомнилось одно старинное поверье. Когда она была молодой, говаривали, что если что-нибудь упустишь при обряжении тела, если, например, рюш недостаточно отглажен или чепец надет неладно, — труп, в гробу или под землей, будет стараться высвободить свои ледяные руки, чтобы привести все в порядок. Одна мысль об этом лишала ее покоя.

— Не говори так, бабушка, — сказала девушка, вздрогнув.

— Итак, — продолжала старуха с необычайной серьезностью и вместе с тем улыбаясь собственному безрассудству, — я хочу, чтобы кто-нибудь из вас, дети мои, когда вашу мать оденут и положат в гроб, — чтобы кто-нибудь из вас подержал над моим лицом зеркало. Как знать, быть может, я смогу взглянуть на себя и проверить, все ли в порядке.

— Старый и малый — все мы грезим о могилах и памятниках, — пробормотал незнакомый юноша. — Хотелось бы мне знать, что чувствуют моряки, когда их корабль тонет и всем им в безвестности и бесславно суждено быть погребенными в океане, в этой огромной и безымянной гробнице.

На мгновение страшная фантазия старухи настолько завладела умами ее слушателей, что в первые минуты, когда звук за окном в ночи, казавшийся сначала ревом ветра, превратился затем в нечто оглушительное и ужасное, он не был замечен обреченной кучкой людей. Но вот дом и все внутри его задрожало; казалось, заколебались сами земные устои, как будто этот зловещий звук был трубным гласом Страшного суда. Старые и малые обменялись безумным взглядом и застыли на минуту, бледные и испуганные, не в состоянии произнести ни слова или сдвинуться с места. Затем одновременно со всех губ сорвался один пронзительный крик:

— Обвал! Обвал!

Самыми простыми словами мы постараемся рассказать, что произошло, хотя никакие слова не в силах передать неизъяснимый ужас разразившейся катастрофы. Жертвы ее поспешили из домика и стали искать спасения там, где, как им казалось, было более безопасно и где на случай подобной беды было сооружено нечто вроде заслона. Увы! Они покинули безопасное место и кинулись прямо навстречу гибели. Вниз потоком обломков рухнул весь склон горы, но, не достигнув дома, разделился надвое и, не разбив в нем ни одного окна, завалил все окрестности, преградил дорогу и уничтожил все на своем страшном пути. Задолго до того, как гром этого обвала затих в горах, муки несчастных закончились и жертвы катастрофы успокоились навсегда. Их тела так никогда и не были найдены.