Рассказы (-)

Но главное, - Юрка подкармливал чужими завтраками, полдниками, праздничными, выигранными и, наверное, собственными конфетками и пирожными жердинистого восьмиклассника Володьку.

Юрка без зазрения совести врал, что Володька его троюродный дядька. Володька абсолютно на Юрку не походил. У Володьки, вместо черного прилизанного чубчика "племяша", вечно топорщатся соломенные сальные метелки. И потом у Володьки навыкате бесцветные щучьи глаза.

Вообще глаза у присочиненного родственничка очень замечательные. Они медленно и странно начинали очеловечиваться, когда Володькина левая длиннющая рука цепко придерживала за форменный воротник очередного дуралея и простофилю - очередного Юркиного раба, надерзившего или еще как-нибудь провинившегося, - а свободная разлапистая ладошка без специальной злости припечатывалась к подвывающему лику малолетнего невольника.

Белобрысый троюродный Юркин заступник наказывал пацанят чрезвычайно умеючи. Конкретных фингалов и ссадин на лице жертвы не оставлял. Просто на следующий день наказанная физиономия становилась сдобно пухленькой, вдобавок с сиреневым глазурным отливом. В общем, такая смешная, что обладатель этого чудного кондитерского портрета сам пытался мужественно лыбиться, лупясь в подзаляпанное зеркало в умывальной комнате.

А уж фальшивый племяш, Юрка-ехида, прямо от счастья покатывался, хлопал себя по надутым весельем щекам, и звук, который у него получался изо рта, живо напоминал наш интернатский сортир по утрам, потому что приближенные обожатели Юрки вытворяли с собственными щеками подобный же фокус, изощряясь, друг перед дружкой в резвости и продолжительности звучного дребезжания.

Меня подобные самодеятельные духовые оркестры на фоне отбитой до синюшной глянцевитости физиономии одноклассника почему-то не очень радовали. Хотя иной раз мои детские губы и раздвигались в некой улыбчивости. Но такой кислой и совершенно не аппетитной. Одним словом, не убедительной, и совсем не верноподданнической.

По правде сказать, мне всегда остро хотелось набить морду феодалу-фискалу Юрке Стенькину, но нужен был законный повод. Личная, так сказать, обида. Иначе бы меня пацаны не поняли. То есть совершенно не оценили, не восприняли моей странной добродетели, моей добровольной роли защитника угнетенных и забижаемых. Не дошло бы до большинства пацанов, я уж не говорю об оргвыводах воспитательного педагогического корпуса, непременно бы учинившего допрос: откуда синяки и шишки?!

Но все равно, моя угрюмоватая, малоаппетитная мина мешала Юрке Стенькину до конца наслаждаться жизнью, упиваться своим ничтожным могуществом.

Как я понимал, Юрке тоже не доставало законного повода для беспокойства своего бело-линялого родственника-экзекутора, Потому, как это ни странно, дядька Владимир со всей ответственной серьезностью исполнял свои палаческие обязанности. С непременной прелюдией экзекуции.

Как настоящий сыщик уголовного розыска, который еще и судья: учинял допрос при свидетелях, то есть при нас, при запертой же двери спальни.

Если свидетельские показания были явно противоречивы, путаны, чересчур злопыхательски или косноязычны, Владимир предлагал истцу (господину Юрию Стенькину) отказаться от притязаний к ответчику:

- Господин Стенькин, прошу обратить ваше внимание на следующие факты... Факты говорят не в вашу пользу. А посему ответчик заслуживает снисхождение. В виду непроявленности вины. И собственной волей, даденной мне свыше, я освобождаю ответчика из-под стражи прямо в зале суда. Расходы и издержки по ведению дознания и судебные издержки возлагаются в равных долях на истца и ответчика. Ну вот, а ты, малыш, забоялся дяденьку, тюрю вон пустил под носом. Пацаны! Нужно пару яблок, а лучше четыре. Не откажусь и от хлеба. Только, чтоб с маслом. Можно с вареньем. Пряники тоже суду будут приятны.

Довелось мне лицезреть и первый судебный спектакль родственника Юрки. И впечатление той далекой детской премьеры в виде зеркального огрызка порою вновь слепит своим недобрым лунным "зайчиком", нагловато приплясывающим на хулиганском ножичке-заточке, - слепит мои взрослые понятливые глаза.

В нем, в том далеком вечерне опасном лунном клине: солидный тощий старшеклассник, почти жених по моему тогдашнему уразумению, совсем с нестрашными рыжеватыми колючками под остроугольным и комично раздвоенным кончиком носа с папиросой в щепотке.

Притихшим пацанятам дальний блондинистый родственник отрекомендовался так: