— Неужели отец не возил вас на пляж?! — удивилась Маша.
— Отца мы почти не видели. Бывало появиться, крепко прижмет, ощупает, что-нибудь спросит, убедится что у нас все на месте — ноги, руки и прочее, как у людей, и снова исчезнет… Ладно… — прервал он воспоминания, — взглянем, что мы имеем.
— Весло — доложила Маша, — и черпачок.
— Черпак это вещь, — сказал рыжий, вынимая единственное весло из уключины. — Что бы мы делали без черпака? — Он устроился на корме и стал потихоньку грести то слева, то справа.
— До лодочной станции засветло не добраться, — подумал он вслух. — Успеть бы — до берега.
— Не успеем: — сказала Маша, — здесь короткие сумерки.
Она сидела, скрестив на коленях руки. Море совсем успокоилось. Багровое око солнца почти касалось воды. На горизонте вспыхнул маяк.
— Все-таки я везучая, — думала она. — Это чудо, что мне посчастливилось встретить его в человеческом муравейнике, где имя, адрес, профессия — все спрессовано в индексе — наборе цифр, без которого не отыщешь теперь даже близкого человека.
Она заметила, вдруг, что рыжий разглядывает ее руки. Но не спрятала их, а улыбнулась — «пусть смотрит».
Из-за мыса выскочил глиссер. Он летел, едва касаясь воды.
— Наверное за нами, — предположила Маша.
Описав дугу, глиссер заходил со стороны солнца. Человек на корме перестал грести, положил весло. В вечернем свете его рыжие волосы казались еще рыжее. Глиссер несся беззвучно. За штурвалом во весь рост стоял богатырь в красных трусах. На фоне солнца его фигура казалась вылитой из бронзы.
— Артист! — засмеялась Маша.
— Есть вещи забавнее, — сказал рыжий. — Еще вчера мне бы и в голову не пришло, что я продержусь на воде хотя бы минуту.
После душа она задержалась в салоне-гардеробе лодочной станции. Обычно Маша надевала первое, что предлагал модельер-автомат. Но сегодня выбор вечернего платья стал вдруг проблемой: ей не хотелось «выглядеть пресно». Она потратила на туалет уйму времени и осталась собой недовольна.
Рыжего Маша увидела в холле. В одежде он показался ей старше. Впрочем, после всеобщей ретемперации, о возрасте стало трудно судить. Молодость продолжалась теперь до восьмидесяти, но то, что начиналось за ней, отнюдь еще не было старостью, — а долгой прекрасной порою зрелости.
— Сейчас он другой, — отметила Маша. — Пожалуй, он даже красив… Да что я?! Он просто чудо!
Подкравшись на цыпочках, Маша легонько притронулась к бритой щеке и отдернула руку. Рыжий вскочил, покраснел, почему-то стал извиняться: «Простите. Кажется, я задремал… Всю ночь слонялся по берегу: Не мог спать.» — И вы извините, — призналась она. — Ужасно хочется есть! Предлагаю поужинать в старой харчевне «У поющих фонтанов».
Минут через пять они уже выходили на площадь, которая примыкала к большой магистрали, Приморскому парку, аллее фонтанов и Городу Древних Башен. Под ногами лежала экзотика: разноцветная плитка, брусчатка, асфальт. Над головами торчали архитектурные памятники второго тысячелетия. Их стены хранили гулкое эхо. Внизу они были одеты хрупким стеклом. В древности люди приобретали здесь нужные вещи. Теперь витрины были превращены в многоцветные витражи, придававшие улицам романтический вид. Здесь высились громадные здания из стекла и бетона — символы той эпохи, когда человек делал первые шаги в небо. Большинство этих монстров давно пришло в ветхость. В них не было даже крыс и мышей. Кое-где взамен старых, снесенных, построили совсем новенькие бутафорские небоскребы с несчетным количеством окон. Мегаполис гордился своим архитектурным заповедником, превращенным в место пешеходных прогулок. За границею площади, за светящимся обрамлением магистрали непрерывным потоком с легким шелестом проносились едва различимые транспортеры. Мимо сказочных нагромождений магистраль уходила туда, где в тиши садов раскинулся почти необъятный сегодняшний город.
Маша уже держала рыжего под руку. Она шла и думала: «Наверно и сто и четыреста лет назад вокруг фонарей вот так же вились тучи бабочек, а между шпилями кралась луна. Сколько людей тут прошло! Но может быть мир дожидался только его одного, а сама я со своими капризами и диссертациями жила тут с единственной целью чтобы сегодня пройти рядом с ним.» Маша замедлила шаг, испугавшись, что с ней ему скучно.
Он вдруг ответил на беззвучный вопрос: «Вы славная, с вами приятно молчать.» Не разжимая губы, она пыталась изобразить шутовскую гримаску, но не выдержала, — вспыхнула, засветилась радостью.
Возле пальмы на краю площади в ноги им бросился темный живой комочек. Маша нагнулась. Перед ней на теплом асфальте гарцевал уличный кун — веселый беспризорный щенок на тонких козлиных ножках.