Рассказы

Говорили, что в Ордене он был самым счастливым. Ошибались? Вряд ли. Среди начальников лагерей было немало счастливых людей. Его называли лучшим, и он бы не опроверг.

Когда Отто Розенберг понял, что нашел себя, то вознес Господу самую странную молитву из всех, когда-либо слышанных небесами. Впрочем, он молился не христианскому богу…

Возрожденное язычество? Подлинно арийская вера? Он молился и больше не отыскивал среди обязанных умереть курчавых и тонколицых. Зачем? Отныне он был счастливым человеком: твердо знал, что делает великое и нужное дело, занимает ответственный пост. Офицер. Руководитель. Человек миссии. И ничто сверхчеловеческое нам не чуждо.

Когда переворачивается большой мир, невероятное становится твоей явью. Увидев однажды Розенблюма в списке имен, он решил, что пришло время второй раз в жизни совершать поступок (первый — вступление в ряды). Он вызвал заключенного, тот был немолодым мужчиной с выбитой челюстью, кривыми пальцами, слезящимися глазами, худым, на десяток лет младше по возрасту, чем по виду, — это надо же, совсем не изменился, мерзавец!

Бывший палач не узнал свою жертву. Стоящий напротив казался заключенному очередным эсэсовцем, просто очередным. Руны, «мертвая голова», главнее остальных — ну и что? Поэтому он не верил своим глазам.

Сумасшедший офицер встал на колени.

— Зло есть лучшая сила человека — воистину так. Злой всегда победит. Ребенком я не знал этого и беспомощным входил в мир. Благодаря тебе я узнал правду и благодаря тебе я стал сильным, таким, как сейчас.

Воткнув свой взгляд в уставшие глаза Розенблюма, он продолжал:

— Я не могу убить своего учителя. Ты должен жить, потому что ты научил меня жить. Я покажу тебе, как выйти отсюда. Не бойся, не обману.

Отто не обманул еврея, предложив тому лучший способ.

Но Арона Розенблюма все-таки пристрелила охрана. Пуля в голову без предупреждения, попытка к бегству не удалась.

…После войны, неузнанный союзниками и трибуналом, Отто Розенберг сидел на веранде своего дома. Он пытался вспомнить детские годы как лучшее время жизни. Но память старика была слабой, и многое вспомнить просто не удавалось. Как жаль.

Правда о невинно убиенных

Мальчик карабкался вверх по зеленому склону, наплевав на расцарапанные коленки. Мальчик был в белой футболке, грязных шортах и без страха носил братовы сандалии на босых пятках. Где-то здесь, как ему рассказывали, жил старик-лесник, потрепанный и уставший, щетинисто-бородатый, но много знавший, в том числе и правду о невинно убиенных. Мальчик лез к нему, уже с детства зная в себе любовь к крутой и бесповоротной правде, равнодушный к расцарапанной коже и прочим последствиям. Он улыбался неужели ему так весело узнавать новое?

Солнце прицельно било в макушку. Как жарко, подумал он, и хочется пить. Но у лесника, кроме горькой тепловатой водки, должна быть вода.

Пенсионер ушел в лесники, выбрав себе место подальше от шума. Теперь он жил среди зеленого цвета, тишины и невнятных слухов, самым знаменитым из них слыло предание о невинно убиенных.

В двух шагах поднимались вверх склоны гор. Он не обращал внимания: жил как жил, охотился на лесных зверей и раз в месяц выезжал в город за газетой, патронами и ящиком водки. Старик был худой и высокий, с мерзким голосом и добрыми полуслепыми глазами. Дети его боялись, а собаки уважали, приветствуя подергиванием хвоста-бублика и заливистым лаем. Окрестные старухи в платочках считали его видным мужчином, но сходились в мнении, что он психически нездоров.

Старик сидел у костра, напряженно обнюхивая ближайший воздух. Тушка поджаривалась. В одной руке лесник держал нож, а другой поглаживал книгу, нерусскую и неновую, с зелеными пятнами на обложке и готически непонятными буквами: «Friedrich Nietzsche Alsо sprach Zarathustra».

Мальчик подошел со спины.

— А книжка с картинками? — спросил он, замирая от своей наглости.

— Да мне по хрену, — честно ответил тот. — Я все равно читать не умею. А книжку немец забыл. Сам подох как миленький, а книжка осталась. Но у меня быстро в дело пойдет: кончатся дровишки, займемся чтением.

Старик захихикал.

— Скажите пожалуйста, — обратился он, — а правда, что здесь убивали людей?

— Чистая правда, — с удовольствием ответил дед.

— А как их убивали?

Шумно вдыхая воздух, старик объяснил:

— Сначала их лупили по башке и они теряли сознание. Но это только сначала, а дальше шла такая забава, что тебя сейчас вырвет. Бедолаг связывали и раздевали. Одежку, сам понимаешь, зашвыривали в огонь: как никак, улика, да и положено. На алтаре им сперва вырезали знак Стервы, ее еще называли лунной богиней — как положено, его резали на груди. Затем по очереди отрубали все пальцы: мизинец, безымянный и что там дальше. После того как все двадцать пальцев были оттяпаны, их кастрировали и раздирали ноздри. Вот такие дела, брат, все по правилам. Не бай бог чего перепутать. Тем же ножом отсекали уши. Как водится, вырезали глаза. Тебе нравится мой рассказ?

— Да, — восхищенно ответил мальчик. — То, что надо.