Рассказы

То ли дождь со снегом, то ли снег с дождем обволокли их колючей пеленой. Косо летели струи. Сусу и Цзяюань уже не слышали друг друга. Только крепче взялись за руки. Перед стихией, как и перед жизнью, они были беззащитны. И все же тепло не покинуло ни его большой руки, ни ее маленькой ладошки. Их богатством, их силой был негасимый внутренний огонь.

— Надо прятаться! — закричали они, отплевываясь от песка, поднятого ветром.

И помчались. То ли Цзяюань тащил Сусу, то ли Сусу Цзяюаня, то ли ветер подхватил обоих. Так или иначе, но какая-то сила влекла их за собой. И привела к недавно сооруженному четырнадцатиэтажному жилому дому. К этим высоткам они давно присматривались. Так, со стороны. Чужакам тут не доверяют, гонят — все те же старушки, стонущие на обочине, да старички в енотовых халатах. Каким взглядом окинул нашу парочку старик, покупавший булочки! Словно у них нож в кармане, только и ждут момента. В общем-то, такие высотки энтузиазма у людей уже не вызывают. Как, скажите, втащить громоздкий шкаф на четырнадцатый этаж, когда он в лифт не лезет? Только в окно на веревке. Вот потеха-то! Веревка — крак, шкаф — вдребезги. Тысяча вторая ночь! Но сейчас они с Сусу не об этом думали. Сейчас их влекло к дому, хотя он оставался для них по-прежнему чужим.

Снег и ветер придали им смелости. Они вошли и стали подниматься. Лестница оказалась захламленной, темной. В пустых патронах не было лампочек. Но уличные фонари светят всю ночь, этого вполне достаточно. Пролет за пролетом по лестнице, а до верха еще далеко. И вот наконец площадка четырнадцатого этажа. Как будто никого. На полу — густой слой цементной пыли, пахнет свежей краской. Тепло. Ни ветра, ни дождя, ни снега. Ни ревущих динамиков, ни бандитов в масках, ни прохожих, ни ног, нетерпеливо переминающихся, пока ты не освободишь место. Ни папы с мамой, косо поглядывающих на официантку и мастера по ремонту зонтиков. Ни свиста, ни грязной ругани сорванцов, осыпающих парочки камнями. Отсюда можно разглядеть огни двадцатипятиэтажной гостиницы «Восток». Услышать отдаленный звонок к отправлению поезда на вокзале. Увидеть электрические часы на высоком здании таможни. А опустишь голову — внизу разноцветные огоньки: изумрудные бусинки, оранжевые яблочки, серебристые точечки. Искры летят из-под дуги троллейбуса. Машины мигают дальним и ближним светом фар, красными сигнальными огоньками. Райское местечко. И они глубоко вздохнули.

— Устала?

— С чего бы?

— Четырнадцатый этаж как-никак.

— Да я готова еще на двадцать четыре лезть.

— И я.

— Ну и дурак же он.

— О ком ты?

— Да этот деревенщина. Рыночную улицу искал и всех подряд пытал, где же Рыночная. Ему объясняешь, а он не верит.

Потом они перешли на арабский. Запинаясь, нарушая все грамматические правила, но с жаром, в такт биенью сердец, Цзяюань собирался на следующий год сдать экстерном университетский курс и подбивал Сусу, даже не помышлявшую об этом:

— Ну, не получится сразу, пусть, но попробовать надо.

Он взял Сусу за руку, такую нежную и такую сильную. Она прижалась к его плечу, такому обычному и такому надежному. Словно черные струи теплого ливня рассыпались мокрые волосы. Подмигивали, покачивались уличные фонари, точно декламировали стихи. Старинную немецкую балладу: «Вот цветы незабудки, все вокруг голубое». Или народную песенку провинции Шэньси: «Таю на сердце нежные слова, боюсь, смеяться станут надо мной». Голубые незабудки парят в небесах. Их захлестывают морские волны. Не бойся, пусть смеются. Весна юности — жарче пламени. Воркованье голубков, живые цветы, затаенные слезы в глазах Сусу и Цзяюаня... Как вдруг:

— Кто такие?

На площадке с обеих сторон возникли люди. С какими-то штуками в руках. Человек ведь — из тех животных, что пользуются орудиями труда. Скалками, половниками, лопатами. Похоже, мятеж туземцев — жителей этого дома.

И начался допрос — суровый и бдительный. Что за люди? Зачем тут? Кого ищете? Никого? От ветра прячетесь. Еще чего! Обнимаются, шельмы, тут добра не жди, совершенно невозможная молодежь пошла, попробуй доверь вам Китай — погубите. Где работаете? Имя, фамилия? Имена меняли?.. Вид на жительство при себе? Удостоверения, рекомендательные письма? Что дома не сидится? Почему не при родителях, не при руководстве, не с широкими народными массами? Э, нет, стойте! Не думайте, что вас тут некому приструнить! Ну-ка, выкладывайте, на чью квартиру нацелились? Общественное место, говорите? Общественное, да не ваше, а наше. Просто так, говорите, вошли, а кто позволил? Стыда у вас нет, хулиганье. Бессовестные... Мы вас оскорбляем? Это ли оскорбления? Нам вот обривали по полголовы. Били. Часами держали в позе «самолета». Что, вы еще здесь? Ах так! Тащи-ка веревку...

Еще мгновение назад Сусу и Цзяюань были счастливы. И поэтому поначалу ничего не опасались. Однако они ровным счетом ничего не понимали в той дичи, что несли дорогие соотечественники. Хотя и знали языки, худо-бедно, но знали. Динозавров, верно, легче было понять, если бы, конечно, те умели говорить. Сусу и Цзяюань смотрели друг на друга и растерянно улыбались.