Рассказы

Человек, сидевший посреди комнаты на единственном стуле, не обращал внимания на дождь. Сидел выпрямившись, положив руки на колени, и время от времени проводил ими по туго натянутым черным брюкам, точно вытирая ладони. Шум капель в кустах ничего для него не значил. Человек был глуховат и очень стар. Он сосредоточенно смотрел прямо перед собой.

Покойница лежала на столе в раскрытом гробу. Крышка гроба была прислонена к стене, а стол служащий погребальной конторы накрыл черной скатертью с бахромой. Стол уже не был похож на стол, а мертвая — на живую.

Она лежала в гробу, словно в колыбели, которая росла вместе с ней все семьдесят лет и вот, наконец, заново приняла ее в свое лоно. Лежала в нарядном черном платье, скрестив на груди руки, неподвижная и далекая.

В домике, где стоял гроб, была вот эта комната, с покойницей, и рядом еще маленькая, узкая кухонька. Все дома в этом старом рабочем поселке были такие. Теперь здесь оставалось совсем мало жителей. Большинство перебралось в город. Не за горами и тот час, когда город вклинится в этот поселок и последним обитателям придется покинуть свои домишки.

До того, как пошел дождь, старика и покойницу навещали соседи. Это были старые люди, и каждый приносил с собой частицу давно минувших времен. Но дождь, припустивший на склоне дня, отделил домик и комнату с покойницей от всего света, никто больше не приходил, кроме томительно тягучего вечера.

Служащий погребальной конторы ушел в полдень. С тех пор старик так и сидел тут. Как только он взглянул на черный блестящий гроб, его начала преследовать одна мысль. Длинная — если так можно сказать о мысли, — длинная и широкая, она наполняла старика, ни для чего больше не оставляя места. Это вовсе не была какая-нибудь глубокая мысль, просто перед его взором возникла картина, воскрешавшая очень давние события.

Пока попрощаться с мертвой приходили соседи и знакомые, пока здесь разговаривали, мысль не могла развернуться, картина оставалась неподвижной. Нужно было отвечать на вопросы, рассказывать, как у жены вдруг отказало сердце, где она в это время стояла, да когда это случилось, как он поднял ее и положил на постель, еще думая, что кладет живую, и что потом сказал доктор, и когда приедет из Остравы сын. Он отвечал, но мысль требовала его всего, целиком и нетерпеливо переминалась с ноги на ногу в ожидании своего часа. Дождь перекрыл пути к их домику — и этот час наступил.

Старик, моргая, глядел на блестящий черный гроб и одновременно всем телом прижимался к памятнику в далеком городе. Памятник весь влажно блестел — от могучего постамента до коня, на котором восседал какой-то генерал или герцог. Стоял март, с утра стлался туман, и теперь со статуи на гранит постамента стекали струйки воды.

После полудня туман прорвался и открыл площадь вокруг памятника. Ни души. Площадь совершенно пуста. Жалюзи лавочек спущены, ставни, где они были, тоже наглухо закрыты. Потом сквозь разрыв в тумане пробилось бледное солнце. Но согреть оно не могло.

Когда вызванивали полдень, он еще прятался, скорчившись за грузовиком с простреленными шинами. Там его пробрал холод, хотя от напряжения бросало в жар. Винтовка в руке казалась вырезанной изо льда.

Он не мог понять, как это получилось. Рабочие отряды закрепились на другой стороне площади, а он, хоть и был из их рядов, почему-то, присев на корточки, прятался за грузовиком здесь, на противоположной от них стороне. Где-то за его спиной, в близлежащих улицах, готовились к нападению полицейские команды. В двадцать первом в Саксонии была порядочная заваруха.

Памятник стоял на площади прямо против него. Добраться бы туда и спрятаться за гранитный постамент. Если бы это удалось, он мог бы потом без особых затруднений попасть на ту сторону площади, к своим.

Как только туман прорвался, он стал мысленно измерять расстояние. И вдруг выскочил из своего укрытия, побежал, петляя, прыгнул за гранитный постамент и прильнул к нему всем телом. Уже прижавшись к блестящему гладкому камню, понял, что в него стреляли. На бегу уголком глаза успел заметить тень. И вот — тихо, пусто. Массивная плита постамента укрывала его со стороны, где подстерегала опасность. Смерил глазами второй отрезок пути, от памятника к товарищам по оружию, С этой стороны площади был сквер, суливший укрытие за кустами и деревьями. Он все продумал, рассчитал и все-таки не побежал… Но теперь почуял новую опасность. Он был не один около памятника.

Сначала — только ощущение: по другую сторону памятника кто-то прячется. Неопределенное ощущение: за постаментом прячется враг. Скорее всего тот, что стрелял во время перебежки. Слишком усердный враг, который, преследуя его, добежал до самого памятника.

Это казалось чем-то не совсем реальным, напоминало детскую игру в прятки. Стоят, прижавшись к влажному граниту друг против друга, словно считают считалку, одни посреди пустой площади, а все уже спрятались. И стоят так, затаив дыхание.