Рассказы

Пурпурно красный закат завис над горизонтом, словно сопротивляясь времени, тянувшем его за собой в бездну круговорота и движений.

– Плохо, когда в человеке нет веры, но хуже, когда это неверие в себя превращается в уверенность вечной своей побежденности,- думал Ник,- жизнь-насилие, и злорадство, и живодерство.

Один другого, другой третьего, и пошло. Я не прав, возможно. Но кто меня опровергнет? А если и опровергнет, то не поймет. А кто не поймет меня, тот не поймет в жизни ровным счетом ничего или почти ничего.

Что такое жизнь? Испытание, наказание или награда?

15/16.02.1987

ЖЕНЩИНА ИЗ СМОГА

– Кто испил глоток из чаши диалектики Гегеля, тому не отказаться уже от желания допить ее до дна. Гм, с диалектикой действительно хорошо. Не привязываешься ни к чему и ни к кому. Все сиюминутно, вне абсолютности и идеальности. Спелась с диалектикой и относительность. Почему не учат философии с раннего возраста?

Кольца белоснежного дыма плавно взмывали вверх, теряя с высотой форму и управляемость, пока не расползались и не растворялись в заключенной в четырех стенах тишине.

– Да, ты победила в который уже раз, диалектика, к тому же и история-твой союзник.

– Но, прости меня, я влюблена в метафизику, за что сейчас и расплачиваюсь. Но, если б даже любила тебя, все равно расплаты было не миновать. Не я первая, не я последняя. Как у Данте? И я, как все, возмездья не избег.

Смог злорадно проникал через дыхательные пути в легкие, выжигая и обугливая на своем пути не только то, что поддерживало жизнь, но и тяжесть, повисшую где-то там, глубоко в груди, над органом, в тесной связи с которым пребывало сейчас сознание, которое, помимо воли и желания обладателя то и дело извлекало из прошлого отдельные, унесенные временем, фрагменты.

Все логично, все понятно. Вся жизнь, в совокупности, длинная цепочка причинно-следственных отношений. Разуму понятно все, лишь сердце отказывается это все принять либо понять.

Понятия ему чужды. Разве сердцу прикажешь? Впрочем, графу Калиостро удавалось и это.

Ну, да Бог с ним, с прошлым.

Эту мысль перебил острый сухой кашель, от которого едва удалось избавиться.

– Боже, как же жить с диалектикой? Лучше уж с пьяницей! Да, но как жить без диалектики? Ведь метафизика похоронит?! Где же начало? В конце? Или конец исходит из начала?

Пустые мысли, пустые речи, пустые страсти, пустая печаль, пустая жизнь!

– В чем же я провинилась перед жизнью?За что она меня бьет и карает?

Материя объективна, разумна, да, черт возьми, но разумны ли сами разумность, реальность и объективность? И если да, то, откуда, от чего, от кого жестокость и несправедливость?

Тонкие длинные пальцы нежно прильнули к стеклянной пепельнице, потушив окурок о ее стенку.

– Ну и грязная! Интересно, какая она в самом деле?

На фоне дневного света хаотичное движение легких клубов табачного дыма едва различалось. Мгновение, казалось, приостановилось, и время замедлило ход.

Приоткрылась дверь, и фигура худощавой женщины отчетливо выплыла из смога.

Женщина из смога.

Одурманенная окружающим, она, словно в шоке, будто раненная птица, едва ковыляя, направилась в темную глубь коридора. Фигура ее была на зависть стройна, но движения неверны и неуверенны.

– Не зная причины- не понять следствия! И наоборот. Никто не виновен в том, что происходит в окружающем мире, но в то же время каждый в этом повинен. И винить, осуждать, оправдывать, защищать справедливо так же, как и несправедливо.

– Бедняжка, не так уж ты и плоха, как выглядишь или кажешься.

Повороты вымытой пепельницы на свету уловили играющими лучами ее улыбку.

– Если бы вода была всесильна…

Раздумья прервал странный шорох из темной глубины коридора. На мгновение душу сковал страх. Рука сжала пепельницу что было силы.

– Ха-а-а-а,- пронзительно выстрелил голос в невидимое и неведомое. Источник шороха на мгновенье затих, затаился и вдруг с нарастающей скоростью и силой звука проскочил у ног женщины. Очертания его удалось уловить в момент промелька в светлом, дальнем сейчас конце коридора. Это была кошка.

– Интересно, кто из нас перепугался больше?

Вслед за стуком затвора распахнулось окно.

Легкий прохладный ветерок налетел на женщину, потом на бумаги, по-одному взметая листы со стола и разнося их по просторам комнатного узилища. Женщина ловила их на лету, и когда ее руки взлетали кверху, обнажались и натягивались перепонки блузы, связывающие локти с телом и похожие на утиные межпальцевые сцепления. Казалось, она искусственно наделяла себя тем, что вычла у нее природа. В погоне за разлетающимися листами она запрокинула голову, снова простерла вперед руки. Это была не женщина, нет,- то была огромная птица, взмахнувшая крыльями один раз, два раза, три… разбежалась быстрее, быстрей, подалась вверх и вперед, тяжело оторвалась от земли и отдалась ясному и чистому небу. Облетев парящих по кругу чаек, одиноко набрала высоту.

Ветерок раскачивал верхушки деревьев. Завороженные ели загадочно помахивали широкими густыми ветвями вслед улетающей птице.

Большая стая ворон промчалась против ветра.