Юрий БУЙДА
Рассказы
Целыми днями Родион Иванович сидел в лавчонке на базаре, торговавшей скобяным товаром,- это был зимой и летом ледяной каменный мешок с единственным окном под самым потолком,- и грыз жареные семечки, чтобы пересилить тягу к табаку. В магазинчике командовала его жена - толстенькая энергичная бабешка, сыпавшая матерком и покрикивавшая на какого-нибудь неуклюжего мужика в тулупе, забившегося в угол: "Эй, ты чего там разжопатился? Из-за тебя к ведрам не подойти!" Родион Иванович, повинуясь ее приказам, таскал из подсобки ящики с гвоздями, мотки проволоки или "занадобившийся этому черту сепаратор". Усатый "черт" в мерлушковой шапке притопывал сапожищами на кирпичном полу, приговаривая: "Добра-то у вас как много... и откуда только берется?" Выбравшись из склада с сепаратором в руках, Родион Иванович отвечал с одышкой: "Добра-то много - да добра нет". Выражение лица его всегда было печально-ласковое. Вина он не пил, потому и удивились люди, узнав, что Родион Иванович сошел с ума. Все чокнутые делились в городке на две категории: на тех, кто от роду дурак, и на тех, кто свихнулся из-за безудержного пьянства и лечился в психушке. Ни к тем, ни к другим Родион Иванович не принадлежал, даже на рыбалке замечен не был. Когда жену его спрашивали, не страшно ли ей жить бок о бок с психом, она хмуро отвечала: "Да чего страшного? Сидит себе в уголку, с мухами беседует..." Вскоре, однако, Родион Иванович нашел себе занятие, прославившее его на весь городок. Из обрезков бумаги он клеил коробки чуть больше спичечного и разносил по домам, предлагая купить за деньги или за спасибо. Однажды он постучал и в нашу дверь. Я открыл. На пороге переминался с ноги на ногу тощий тип с печально-ласковым выражением лица, в стареньком брезентовом плаще и выгоревшем до рыжины берете на стриженной под ноль узкой голове. - Не желаете ли добра? - просипел он, заискивающе заглядывая мне в глаза.- Вот.- Он протянул коробочку с потеками клея на углах.- Не обижайтесь... Выручил отец. Он сердито сунул Родиону Ивановичу какую-то медную мелочь и захлопнул дверь. Коробочку отдал мне. В своей комнате я осторожно открыл ее. Одна сторона была не заклеена и служила крышкой, внутри оказалась коробка поменьше, с такой же незаклеенной крышечкой. На дне этой второй коробки аккуратным почерком малограмотного человека было начертано одно-единственное слово - "добро". Я до сих пор храню эту коробочку, чудом уцелевшую после всех переездов и передряг. Чернила на донышке выцвели, приобрели желтоватый оттенок, но слово по-прежнему хорошо различимо. Кажется, с годами я начал понимать, что слово "добро" обладает всего одним смыслом, и именно тем, который вложил в него несчастный Родион Иванович из затерянного на краю света городка.