Рассказы

— Надо же, человек посреди американских прерий землю лопатит, а ему вон какая дичь лезет в голову, — сказал сам себе Тим. — На старой родине эти существа, может, и водятся, и живут, в ус не дуют, разве кто спорит, но здесь они бы никогда не прижились. От одного взгляда на эти западные края у них бы со страху родимчик сделался. А что до счастья О'Халлоранов, то много ли я его видал? Вот не могу даже до десятника дослужиться и обвенчаться с Китти Мэлоун. В Клонмелле я слыл из нашей семьи самым глупым, и, ей-же-ей, по заслугам. Тим О'Халлоран, ты ничтожный человек, даром что у тебя крепкая спина да сильные руки. — Вот с какими черными, горькими мыслями шагал Тим О'Халлоран по прерии. И вдруг слышит, кто-то кричит на луговине. Странным таким голоском кричит, тоненьким и не вполне человеческим. Но Тим бросился бегом на этот крик, потому что, правду сказать, у него руки чесались подраться.

— Не иначе как это юная красавица, которую я спасу от злых разбойников, — думал он на бегу. — И тогда ее богач отец сам предложит мне ее в жены… э-э, постой-ка, я ведь не на ней хочу жениться, а на Китти Мэлоун! Ну пусть, тогда он из дружбы и признательности откроет для меня торговое дело, а я пошлю за Китти и…

Но он запыхался и, добежав до места, где кричали, увидел, что все совсем не так. Два волчонка резвились и играли с чем-то махоньким, как кошка с мышью. Где волчата, там и взрослые волки поблизости. Но Тим О'Халлоран расхрабрился что твой лев.

— А ну кыш отсюда! — крикнул он на волчат и швырнул в них палкой и камнем. Волчата бросились наутек и завыли во мраке, тоскливо так, заунывно. Но Тим знал, что до лагеря уже рукой подать, и не испугался. Он стал искать в траве, что они такое гоняли. Но оно порскнуло из-под ног, он даже не успел разглядеть, что это было. Потом заметил что-то в траве, поднял… и глазам своим не поверил: на ладони у него лежал башмачок, маленький, совсем как детский. И что интересно, таких башмачков в Америке не шили. Тим О'Халлоран вертел его и так и эдак, разглядывал блестящую серебряную пряжку и только диву давался.

— Попадись мне такой на старой родине, — вполголоса рассуждал он сам с собой, — я бы не сомневался, что это обувка гнома и, значит, надо искать горшок с золотом. Но здесь ничего такого быть не может…

— Позволь-ка мой башмак, — произнес тоненький голосок у его ноги.

Тим О'Халлоран выпучил глаза и огляделся вокруг.

— Клянусь трубачами пророка Моисея! Неужто я совсем одурел спьяну? Или умом помешался? Ей-богу, мне почудилось, будто со мной кто-то заговорил.

— Не почудилось, а так оно и было, — проговорил тот же голос, но уже с раздражением. — И попрошу у тебя мой башмак, потому что росная трава холодна…

— Душа моя, — сказал Тим О'Халлоран, начиная верить своим ушам, покажись мне, сделай милость.

— Пожалуйста, я не против, — отозвался голос, травы раздвинулись, и вперед выступил маленький старичок с длинной белой бородой. Был он росточком с мальчика лет десяти, так определил О'Халлоран при ясном свете луны над прерией, и к тому же одет по-старинному, а за поясом на боку у него был заткнут сапожный инструмент.

— И вправду гном, клянусь моей верой! — воскликнул О'Халлоран и хотел было его схватить. Ведь надобно вам сказать, если вы не получили правильного воспитания, что гном — это маленький сказочный сапожник и каждому гному известно место, где зарыт горшок с золотом. Так, по крайней мере, считается на старой родине. Гнома сразу можно узнать по длинной белой бороде и по сапожному инструменту, и кто его схватит, тому он обязан открыть, где спрятано золото.

Но старичок, точно кузнечик, ловко увернулся из-под его руки.

— Так-то в Клонмелле понимают вежливое обхождение? — возмутился он, и Тиму О'Халлорану стало стыдно.

— Право, я вовсе не хотел причинить обиду вашей милости, — пробормотал он. — Но ежели вы и вправду тот, кем кажетесь, у меня к вам небольшое дельце насчет горшка с золотом…

— Горшок золота! — проговорил гном надменно и уныло. — Да будь оно у меня, разве я находился бы сейчас здесь? Все ушло на плату за проезд через море, сам понимаешь.

— М-да. — Тим О'Халлоран поскреб в затылке, не зная, верить гному или не верить. — Оно, может, и так, но…

— Ну вот! — жалобно, с обидой в голосе проговорил гном. — Исключительно из любви к клонмеллскому люду забираешься в эту голую пустыню, и первый же встречный клонмеллец относится к тебе с недоверием. Добро бы ольстерский, от них всего можно ждать. Но О'Халлораны всегда были настоящими патриотами.

— Были и есть, — отвечал Тим О'Халлоран. — И никто не скажет, что О'Халлоран отказал в помощи бедствующему. Я тебя не трону.

— Клянешься?

— Клянусь, — сказал Тим О'Халлоран.

— Тогда я залезу к тебе под куртку, — попросился гном, — а то холод и росы прерий меня погубят. Ох, горькое это дело — эмиграция, — он испустил тяжкий вздох. — Чего только про нее не врут.