Рассказы

Помню, однажды вечером я на нее рассердился, узнав, что она до сих пор переписывается со своим кавалером на Юге и даже не обмолвилась о нас. Она раскрыла глаза.

— Милый, — сказала она самым рассудительным тоном, — ведь я не могу вот так вдруг оборвать нашу переписку с Ферфью. Мы с Ферфью всю жизнь были как бы жених и невеста.

— Теперь ты моя невеста.

— Я знаю, — сказала она. — Поэтому я и не могу оборвать переписку. Если бы он узнал, что я перестала ему писать, потому что я твоя невеста, его бы это ужасно ранило.

— Подожди, — сказал я, не понимая, кто из нас сумасшедший, — мы с тобой поженимся?

— Конечно, милый.

— Тогда при чем здесь этот Ферфью? Ты моя невеста или его невеста?

— Конечно, я твоя невеста, милый, и мы поженимся. Но Ферфью нам почти как родственник, и мы с ним давным-давно помолвлены. А так вот вдруг порвать — по-моему, грубо и некрасиво.

— Не верю я. Не верю ни в каких Ферфью. Такую невидаль только в колбах выращивают. Какой он из себя?

Она надолго задумалась.

— Он симпатичный, — сказала она наконец. — Но у него такие черные усики.

Мне удалось, однако, выяснить, что он владеет скипидарным заводом и почитается у них в Чантри чем-то вроде Рокфеллера. Я давно свыкся с мыслью, что ни у кого в Чантри нет денег, стоящих того, чтобы их пересчитали, и это была для меня неприятная новость. После нашего разговора Ферфью пытался приставать к плантации на новеньком катере с красно-белым тентом, и я неоднократно предостерегал его охотничьим ружьем.

А потом начались денежные дела. Когда любишь девушку, хочется делать ей подарки, хочется вести себя правильно. Видит бог, Ева не была выжигой — она так же обрадовалась бы бутылке лимонада, как паре заграничных перчаток. С другой стороны, и паре перчаток обрадовалась бы так же.

С работой я укладывался в расписание, с деньгами мне не удавалось. Каждую неделю я немного перебирал. Говорю вам, люди в книгах не понимают про деньги. Те, кто их пишет, могут рассказать, каково быть нищим. Но они не расскажут, каково это, если у тебя есть чем прикрыть наготу и утолить голод, а заветное чувство твое зависит от денег, которых нету.

Конечно, я мог бы вернуться к галантерейному делу, а Ева — работать и дальше. Девять человек из десяти с этим бы примирились. С этим не могло примириться мое отношение к Еве. Так бывает.

Я хотел бы явиться к ней… ну, наверно, избавителем. Принцем, кузеном с Севера, спасающим плантацию на реке. Я не желал довольствоваться тем, что есть, мне нужно было все. Очарование не берут со скидкой. Так я к этому отношусь.

Кроме того, я вложил в роман восемь месяцев работы, и мне казалось неразумным все это выбросить. Он мог стать лесенкой к выходу. Мог бы стать.

Ева никогда не сетовала, но и не понимала меня. Только говорила, что мы все могли бы уехать к ним и жить в Чантри. Но не такой я человек. Если бы дело шло только о плантации на реке! Нет, теперь я знал Чантри так, как если бы там родился, и делать мне там было совершенно нечего. Разве поступить к Ферфью на скипидарный завод. Вот была бы прелесть!

Постепенно выяснилось, что и у Форджей завиднелось дно кошелька. Узнавать это приходилось обиняками — о таких предметах у них прямо не говорили. Но когда ты тратишь то, что у тебя есть, рано или поздно «есть» превращается в «нет». Только почему-то их это всегда удивляло. Жаль, что я не так устроен.

Была уже середина июля, и как-то днем в субботу, вернувшись домой, Ева сказала, что ее уволили из конторы. Сокращают штаты. А я как раз занимался своими счетами и, услышав ее новость, захохотал так, что, казалось, не смогу остановиться.

Сперва она удивилась, потом засмеялась сама.

— Милый, — сказала она, — от тебя умереть можно. Ты все воспринимаешь очень серьезно. А то вдруг — совсем несерьезно.

— Это старый обычай северян, — сказал я. — Называется «Смейся, паяц». Ева, скажи ради бога, что нам делать?

— Ну что, милый, я, наверно, могу подыскать другое место. — Она ни разу не сказала, что это зависит от меня. И ни за что бы не сказала. — Но мне эти конторки немножко опротивели. А ты как думаешь, милый, мне надо искать другое место?

— Родная моя, — сказал я, продолжая смеяться. — Главное — мы с тобой, все остальное не имеет значения.

— Это очень мило с твоей стороны, — сказала она с явным облегчением. Я и сама так думала. А когда мы поженимся, мы все прекрасно устроим для Луизы и Мелиссы, правда? И для мамы, конечно, — потому что она просто не выносит кузину Беллу.

— А как же. Как же. Вот поженимся и все устроим. — И мы пошли во двор полюбоваться кустами. Но в ту ночь Ферфью причалил свой катер к южной оконечности острова и высадился на сушу. Он разбил там лагерь, и всю ночь я видел в бинокль его костер.