Рассказы

значительным и весомым. Но, стоило сделать первую затяжку, как весь ход мыслей

развеивался вместе с сизым дымком, и голова пустела до бесконечности, в которой то и

дело мелькали мелочные меркантильные желания, разбавленные лёгкими приступами

разочарования и хандры.

«Так больше не может продолжаться, - в который раз мысленно, а иногда и вслух твердил

Он себе, нервно разминая и снова откладывая в сторону изящный табачный цилиндрик

сигареты, - Не может – и всё тут…». Что-то должно было неминуемо измениться после

сорока лет. Эта цифра внезапно настигнула его и поставила перед фактом прожитого

отрезка этой жизни, в которой Он так и не смог найти себе оправдание. Вопрос даже не

стоял в самом оправдании каких-либо конкретных собственных действий или бездействий

– всё было гораздо значительнее и гораздо, и с его точки зрения, безнадёжнее. Смысл с

некоторого момента, который не поддавался точному временному определению, стал

пропадать во всём, что раньше успокаивало и приносило тихое удовлетворение. Смысл

покинул навсегда хрустальные капли дождя, дрожащие на тонких голых ветках ивы, что

росла под балконом в мерцании бледной ноябрьской луны - словно растворился в смене

времён года. Давно не найти было его и в отсутствии да и в наличии новых сексуальных

связей, в размере заработной платы, в однообразии рабочих будней, пропадал он и в

старых любимых книгах. И навсегда он исчез в тошнотворной скуке выходных,

растягивающихся, вопреки всем временным законам, на несколько лет - ну, если, конечно,

не выпить. А недавно смысл улетучился из ароматного табачного дыма.

И сегодня, начиная свой новый день и глядя в тарелку, в которой остывали поджаренные

утренние тосты, Он в очередной раз мысленно раскладывал безрадостный пасьянс

перспективы похода на работу. И, невыносимо страдая от чёткой схемы предстоящего, Он

морщился и думал про себя, что когда страдания станут совсем невыносимыми, придётся

пойти на балкон и покурить уже как следует. Хорошо покурить, с чувством выполненного

долга. За все дни добровольного воздержания от никотина покурить. За себя и за того

парня покурить, да что там - за всех, кто не курит, покурить. Чтоб в сердце ожила

длинная вязальная спица боли, и налилась приятной могильной тяжестью печень - вот

примерно как покурить…

Эти мелкие мазохистские рассуждения немного успокаивали, и, отодвинув от себя

тарелку с недоеденным завтраком, Он стал собираться в безрадостное путешествие по

раскисшим от назойливого дождя улицам маленького провинциального городка, о

котором в убогих рекламных проспектах можно было прочесть примерно следующее

–«Триста двадцать солнечных дней в году! Тёплое южное море и качественный недорогой

сервис!». Реклама врала – туристический сервис был никудышный, цены на услуги

равнялись турецким и греческим, а насчёт солнечных дней всё было верно, но слегка

смягчено – летом в их городишке температура воздуха частенько переваливала за сорок

два градуса. И тогда из киосков и магазинов мгновенно исчезало холодное пиво и вода,

приезжие дурели от невыносимой пустынной жары на переполненных пляжах, а

температура воды в «южном море» неуклонно приближалась к температуре тела.

Всё это пришло Ему в голову, когда Он проходил мимо витрины пустого туристического

агентства, в мутной глубине которой угадывался стандартный рекламный плакат,

призывающих туристов обязательно посетить этот город в любое время года.

«А хорошо было бы…, - думал Он, пробираясь к свободному месту между чужих ног и

мокрых зонтов в переполненной маршрутке, - хорошо было бы, если бы вдруг

перенестись в открытый космос подальше, но чтобы с комфортом, чтобы эдак без

неудобств всяких… Скажем в корабле сверхфантастичном. Пожить там месяцок-другой,

глядя на все эти астероиды, пыль межзвёздную. Не курить, опять же… Или курить – не

важно, впрочем. Главное, чтобы почувствовать значительность всего этого

пространства, так сказать, простор вкусить…Замысел ощутить…Движение

бесконечности…».

С этими мыслями Он, споткнувшись о металлический выступ в полу микроавтобуса,

плюхнулся на рваное кожаное сидение, из которого торчал кусок засаленного поролона, и,

глубоко вздохнув, зажмурился от развернувшейся перед внутренним взором грандиозной

картины.

- Слышь, - передай водиле, - примерно через минуту одновременно с грубым толчком в

правое плечо услышал Он гнусавый хриплый мужской голос, и, не отвлекаясь от своего

мысленного галактического полёта, автоматически передал вперёд мятую бумажную

купюру.

Но не успел Он чётко представить себе внутреннюю обстановку своего межзвёздного

корабля, как сзади послышалась тихая перебранка.

- А я тебе, бля, говорю, я десятку передавал! –

- Хули ты мне говоришь – давал бы десятку – сдачу бы вернули!

Весь космический трип в Его голове вмиг растворился, и, поморщившись, словно от

давней зубной боли, Он слегка повернул голову назад.

Бранились потрёпанный мужчина уголовной наружности и женщина средних лет с

опухшим похмельным лицом. Сдержанные злые маты сопровождали речь обоих

спорящих.

- А я те, млин, говорю – десятку! Вон мужик спереди подтвердит! - И с этими словами