Рассказы 60-х годов

В один важный для меня период моей жизни, когда я ушел, точнее предупредил о своем уходе, из заведения, которое не буду называть (ибо уйти я решил потому, что тамошние хозяева занимались поборами с официантов, а ни одно заведение, унизившееся до столь противоречащих английскому духу и более чем глупых и подлых действий, не будет рекламироваться мною), — повторяю, во время одного знаменательного кризиса, когда я расстался с заведением, слишком ничтожным, чтобы его стоило называть, и еще не поступил в то, где с той поры и до сегодняшнего дня имею честь служить в качестве метрдотеля [1], я раздумывал, что же мне делать дальше. Тогда-то меня и пригласили в мое теперешнее заведение. Мне пришлось поставить условия, пришлось пойти на уступки: наконец обе стороны ратифицировали договор, и я вступил на новую стезю.

У нас имеются спальные номера и общий зал. Мы, в сущности говоря, не ресторан, да и не хотим этого. Поэтому, когда к нам случайно попадают люди, желающие только пообедать, мы знаем, как и чем следует их накормить, чтобы они больше не приходили. У нас имеются также отдельные кабинеты и семейные кабинеты, но главное — это общий зал. Я, адрес-календарь, письменные принадлежности и прочее — все мы занимаем особое отгороженное место, отведенное для нас в конце общего зала и возвышающееся над ним ступеньки на две, и все это — как я называю — в хорошем старомодном стиле. Хороший старомодный стиль требует, чтобы выполнение всех ваших заказов (хотя бы вы заказали только одну вафлю) зависело исключительно и всецело от метрдотеля. Вам нужно отдаться в его руки, словно вы новорожденный младенец. Иначе невозможно вести дело, не оскверненное порочными европейскими обычаями. (Излишне добавлять, что если посетители желают, чтобы с ними болтали на разных языках, а английский для них недостаточно хорош, то и семействам и одиноким джентльменам лучше пойти куда-нибудь в другое место.)

Обосновавшись в этом здравомыслящем и благоустроенном заведении, я как-то раз заглянул в номер 24-Б (он расположен над лестницей сбоку и обычно сдается постояльцам незначительным) и заметил там под кроватью кучу вещей в углу. В тот же день я спросил нашу старшую горничную:

— Что это за вещи валяются в двадцать четвертом Б?

Она ответила небрежным тоном:

— Чей-то багаж.

Устремив на нее взор, не лишенный строгости, я снова спрашиваю:

— Чей багаж?

Избегая моего взгляда, она отвечает:

— Вот еще! А я почем знаю?

Нелишне упомянуть, что она довольно дерзкая бабенка, хотя дело свое знает.

Метрдотель, иначе говоря — глава официантов, должен быть или «главой», или «хвостом». Он должен стоять либо на верхнем, либо на нижнем конце общественной лестницы. Он не может стоять, так сказать, на ее талии, то есть на середине или где бы то ни было, кроме как на конце. На каком именно конце — решать ему самому.

В этот знаменательный день я так ясно дал понять миссис Претчет свои намерения, что это раз и навсегда сломило ее дух непокорства по отношению ко мне. Да не обвинят меня в непоследовательности, если я называю миссис Претчет «миссис», хотя сам же отмечал выше, что официантка не должна выходить замуж. Читателей почтительно просят заметить, что миссис Претчет была не официанткой, но горничной. А горничная может выйти замуж; что касается старших горничных, то почти все они замужем, или говорят, что замужем. Обычно это в сущности, одно и то же. (Примечание: мистер Претчет находится в Австралии, и тамошний его адрес просто: «Джунгли».)

Сбив с миссис Претчет спесь, насколько это было необходимо для спокойствия обеих сторон в будущем, я попросил ее объясниться.

— Так кто же все-таки оставил этот багаж? — спрашиваю я, желая немного ободрить ее.

— Клянусь вам своей священной честью, мистер Кристофер, не имею ни малейшего понятия, — отвечает миссис Претчет.

Если бы не выражение лица, с каким она поправила завязки своего чепчика, я усомнился бы в ее словах; но слова эти были сказаны таким убедительным тоном, что мало чем отличались от свидетельских показаний под присягой.

— Значит, вы никогда не видели этого постояльца? — продолжал я допрашивать ее.

— Нет! — ответила миссис Претчет, закрыв глаза с таким видом, будто она только что проглотила пилюлю необыкновенных размеров (что придало чрезвычайную силу ее отрицанию). — И ни один из служащих в этом доме его не видел! За пять лет все здесь сменились, мистер Кристофер, а кто-то оставил тут свой багаж раньше.

При допросе мисс Мартин было получено (выражаясь словами великого барда из Стрэтфорда-на-Эйвоне) «неопровержимое подтверждение». Действительно, так оно и было. А мисс Мартин, это та молодая девица, что сидит в буфетной и пишет наши счета, и хотя она более высокомерна, чем это, на мой взгляд, подобает особе ее положения, ведет она себя безукоризненно.