Рассказы

Он положил записную книжку на стол и стал вытаскивать из-под куртки рассыпающийся дряхлый каталог. И тут я заметил, что у него дрожат руки. С ним творилось что-то неладное. Кто его знает, может быть, он и правда сошел с ума? Я слышал, что одержимые какой-нибудь сильной страстью люди иногда кончают сумасшествием.

- Вот она, - сказал он, перелистывая каталог. - Вот. Смотри.

На странице жирными буквами был отпечатан заголовок:

Great Britain

Ниже была нарисована точно такая марка, которую принес Орька, и что-то написано мелкими буквами, тоже по-английски.

Я знал, что Орька не понимает по-английски, Юлия Карловна никогда не ставила ему оценки выше тройки, и поэтому удивился.

- Ты разве прочитал, что здесь написано?

- Конечно, прочитал! Два часа переводил, - с гордостью сказал Орька. Здесь написано, что это первая в мире почтовая марка, что она выпущена в тысяча восемьсот сороковом году и что тираж ее неизвестен.

Мне не хотелось обижать Орьку. Я взял записную книжку и посмотрел на марку. Все-таки первая в мире.

- Ну, как? - спросил Орька. Глаза его блестели. Он смотрел на меня в упор. Он ждал, наверное, что я похвалю марку.

Я попытался:

- Ничего марочка. Сейчас, правда, выпускают покрасивее.

Орька открыл рот, захлебнулся воздухом и начал краснеть. Краснел он всегда пятнами, начиная с шеи. Он смотрел на меня с величайшим презрением. Наконец он махнул рукой и выговорил:

- Эх ты! Да ты знаешь, что это такое? Это же автомобиль! Это два автомобиля. Два самых лучших автомобиля. Две "чайки", если хочешь.

Теперь я испугался. Точно: Орька начал заговариваться. Он в самом деле рехнулся. При чем здесь "чайки"? Я смотрел на Орьку во все глаза.

- Ну, чего смотришь? - сказал Орька. - Мы продадим эту "Гвиану" и купим себе автомобиль. Мало будет одного - купим два. Понял?

- Нет, Орька, не понял, - сказал я. - Кто тебе даст за эту марку столько денег?

- Не веришь? Смотри. Смотри, сколько она стоит, - он ткнул пальцем в каталог.

Я посмотрел. Справа, после слов "тираж неизвестен", мелкими буквами было напечатано: "International auction committee estimate 100000 dollars USA".

У меня в груди подпрыгнуло и упало сердце. Я сразу вспотел. Для того чтобы понять эту фразу, не нужно было иметь пятерку по-английскому.

Перед моими глазами на столе сияло розовое чудо. Орька возвышался надо мной, как монумент.

- Сто тысяч... - пролепетал я.

- Сто тысяч, - сказал Орька. - Золотом.

Моя голова понемногу остывала. Я приходил в себя. Я начал сомневаться.

- Орька, ее не купят, - сказал я.

- Купят! - уверенно сказал он.

- Интересно, какой дурак заплатит за клочок старой бумаги сто тысяч, да еще золотом?

- Государственная коллекция. Они покупают редкие марки.

- Орька, а вдруг она не настоящая?

- Еще что? - сказал Орька. - Будь спокоен. Я собираю марки с третьего класса.

- Все-таки нужно кому-то показать.

- Нужно, - сказал Орька. - Но кому?

Мы сели и стали думать. Минут через пять Орька сказал:

- Есть! Знаю! Завтра мы понесем ее в музей и покажем Гуковскому. Он тоже филателист.

Через час моя тетя прогнала Орьку домой. Я пошел его провожать. Нельзя было отпускать Орьку одного с таким сокровищем. Мало ли что могло случиться.

Город спал. Глухая темнота заливала улицы и переулки. Мы спотыкались о камни мостовой, налетали друг на друга, оступались в выбоины и мечтали.

- Две легковых машины, - говорил Орька. - Самых лучших. Две "чайки". Для всего класса. Одну для мальчишек, другую для девчонок.

- А себе по велосипеду, - добавлял я.

- Два волейбольных мяча. Один девчонкам, другой нам.

- Тогда надо и сетки.

- Фотоаппараты, - сказал Орька.

- Борьке Линевскому боксерские перчатки.

- Электрическую машину.

- Какую еще электрическую машину?

- Которую мы разбили в физическом кабинете, помнишь?

- А, ту самую? Купим!

- Горны, - сказал я. - Пионерские горны.

- И новые барабаны.

- Слушай, а что, если на летних каникулах всем классом махнуть в Москву?

- Махнем, - сказал Орька.

Так мы дошли до Орькиного переулка. Около дома Орьку уже поджидала мать.

- Ты где шатаешься, паршивец? - спросила она. По голосу я понял, что и мне лучше не попадаться ей на глаза.

- Ты не забудь, - шепнул Орька. - Завтра в одиннадцать.

В нашем городе заведующего краеведческим музеем Алексея Николаевича Гуковского все считали чудаком.

Алексею Николаевичу было на вид лет шестьдесят, но держался он очень прямо, и ветер трепал на его голове пепельно-серые волосы. Зимой и летом Гуковский ходил в одном и том же сером плаще с одной пуговицей. На боку у него висела зеленая парусиновая сумка от противогаза, в которую он собирал голыши на берегу реки, корни каких-то растений, семена и просто комья земли с кукурузных полей. Он жил один при музее, в тесной комнатушке с окном, выходящим на задний двор, заваленный древними могильными плитами, каменными щербатыми крестами, жерновами и старыми ящиками.

Он любил ребят и разговаривал с ними охотнее, чем со взрослыми, а ребята тащили к нему все, что удавалось раскопать на пыльных чердаках, в земле и на полуразмытых дождями обрывистых берегах реки.