Рассказы (-)

В то утро он пахал и вдруг сломал лемех о камень - а вчера еще, поклясться мог, камня тут не было. Вот стоит он, смотрит на лемех, а правая лошадь закашлялась - тягучим таким кашлем, так что жди болезни и деньги готовь коновалам. А у двух ребят - корь, жена прихварывает, и у самого нарыв на большом пальце. Нет больше сил терпеть. "Ей-ей, - говорит Йавис Стоун и глядит вокруг прямо-таки с отчаянием, - ей-ей, хоть душу черту продай! И продал бы, за два гроша продал бы!"

Сказал он этак, и стало ему не по себе, но, конечно, слов своих назад не взял, потому что - ньюгэмпширец. А все же, когда солнце село и видит он, что слова его не услышаны, от души у него отлегло - потому что все-таки верующий. Только все бывает услышано, раньше или позже, и об этом в Писании сказано. И точно, на другой день примерно к ужину подъезжает в красивой коляске знакомец в черном и вежливо спрашивает Йависа Стоуна.

А Йавис сказал своим, что это адвокат, приехал, мол, насчет наследства. Но сам он знал, кто это такой. Не понравился ему гость, особенно - как он зубы скалил, когда улыбался. Зубы белые, полон рот - и заточены, говорят, как иголки, но в этом я не поручусь. А еще ему не понравилось, что собака посмотрела на гостя, завыла и бросилась наутек, поджав хвост. Но, давши слово - хоть и не совсем, - Йавис не отступился, и пошли они с приезжим за сарай и заключили сделку. Йавису пришлось уколоть палец, чтобы расписаться, и незнакомец одолжил ему серебряную булавку. Ранка зажила быстро, но остался маленький белый шрам.

После этого дела у Йависа сразу пошли на лад, начал он богатеть. Коровы стали тучные, лошади гладкие, урожаи - соседям на зависть; молнии, бывало, по всей долине секут, а его сарай стороной обходят. Скоро стал он в округе одним из самых зажиточных людей. Предложили ему в окружную управу войти, он вошел; поговаривать стали, что пора его выдвинуть в Сенат штата. Словом, зажила его семья счастливо, можно сказать, как сыр в масле катаются. Кроме Йависа.

Первые годы и он не тужил. Это большое дело - когда человеку начинает везти, тут и голову потерять недолго. Конечно, случалось, особенно в ненастье, нет-нет да и заноет белый шрамик. И раз в год, как часы, проезжал мимо в красивой коляске незнакомец. Но на шестой год он слез с коляски, и с этого дня Йавис Стоун лишился покоя.

Идет незнакомец нижним лугом, по сапогам тросточкой похлопывает черные сапоги, красивые, но Йавису они еще в первый раз не понравились, особенно мыски. Поприветствовал его гость и говорит:

- Ну вы и молодчина, мистер Стоун. Знатное у вас, мистер Стоун, имение.

- Кому нравится, кому нет, - отвечал мистер Стоун, потому что он был ньюгэмпширец.

- Ну зачем же умалять свое трудолюбие? - сказал незнакомец легкомысленным тоном, улыбаясь во весь свой зубастый рот. - Мы же знаем, в конце концов, как вам это далось, - ведь все поставлено согласно договору и спецификации. Так что в будущем году, когда срок... кхм... закладной истечет, жалеть вам будет не о чем.

- Вот насчет закладной, сударь, - промолвил Стоун и огляделся вокруг, ища подмоги у земли и неба, - у меня насчет нее появляются кое-какие сомнения.

- Сомнения? - говорит незнакомец, уже без прежней приятности.

- Ну да, - сказал Йавис Стоун. - Тут все-таки СЩА, а я как-никак человек верующий. - Он прокашлялся и заговорил смелее. - Да, сударь, сказал он, - я начинаю сомневаться, что такая закладная будет признана судом.

- Есть суды и суды, - отвечал незнакомец, лязгнув зубами. - Впрочем, мы можем еще раз взглянуть на документ. - И вытащил большой черный бумажник, полный каких-то листков. - Симпсон... Слейтер... Стивене... Стоун, - бубнил он. - Ага! "Я, Йавис Стоун, на семилетний срок..." Кажется, все в порядке.

Но Йавис Стоун не слушал, потому что он увидел, как из бумажника выпорхнуло что-то другое. Мотылек словно бы, да не мотылек. Смотрит на него Стоун, и чудится ему, будто он говорит тихим писклявым голосом, тонким ужасно, тихим ужасно - и ужасно по-человечьи: "Сосед Стоун! Сосед Стоун! Помоги мне, помоги ради бога!"

Но не успел Йавис и глазом моргнуть, как гость сорвал с шеи большой яркий платок, поймал в него это существо - прямо как бабочку - и начал связывать углы платка.

- Извините, что отвлекся, - сказал он. - Так вот, говорю...

А Йавис Стоун весь задрожал, как напуганная лошадь.

- Это голос Скряги Стивенса! - прохрипел он. - А вы его в платок!

Гость немного смутился.

- Да, правда, надо бы его в коробку поместить, - сказал он с ненатуральной ухмылкой, - но у меня там довольно редкие экземпляры, не хочется их стеснять. Что ж, случаются такие маленькие ляпсусы.

- Не знаю, что у вас там за ляпсусы, - отвечал Йавис Стоун,- только это голос Скряги Стивенса. А сам-то он живехонек! Ведь не скажете вы, что нет! Во вторник его видел - бодрый и прижимистый, как сурок!

- Во цвете лет... - промолвил приезжий, скорчивши постную мину. Слышите? - В долине зазвонил колокол; Йавис Стоун слушал, и по лицу его катился пот. Он понял, что колокол звонит по Скряге Стивенсу и что Стивенс умер.