Как красив, как величествен, как высок и страшен Алтай! От удивления даже забыл Болот, что улетает неизвестно куда, и кто знает — вернется ли, останется ли в живых. «С такой высоты никто еще не видел Алтай, — и подумал, — если увидел такое — можно и помереть».
Горы, горы, горы...
Великие горы, горы — властители, горы — мудрые старцы...
Во мглистой синеве, в колыхании марева, покрытые зеленью, сверкающие ледниками — стоят они торжественно, празднично. Не зря говорили люди: «Алтай — пуп Земли, средоточье мира». Просторные долины... Лога и луга пестрые, как ковры... Льются, блестят большие и малые реки... Там, далеко-далеко, это, наверно, Катунь сливается с Бией. А дальше тянется степь — глазом не окинешь — и упирается в темную тайгу... В другую сторону посмотрел, это, наверно, и есть гора Уч-Сумер! Три главы-вершины, как три ледяных цветка, — сверкают, переливаются.
О, родина моя! Не выпускай меня из-за пазухи! Не бросай, не теряй меня! Пожелай, чтобы я вернулся! Жене и детям моим помоги!
Шумит, грохочет ветер в ушах, сердце тесно колотится в горле, задыхается сердце, меркнет свет небесный в душе Болота, душно, душно...
«Прощайте, люди... Простите меня...»
3
Очнулся Болот в землях неведомых. Сидит посреди широкой долины, и сурки на него с любопытством посматривают. Похоже на Алтай, на долину Сары-Кобы — такие же округлые кочки-родинки, чебрец, полынь, ковыли, поляны с кустистой колючкой, пригорки... Так же, как в Сары-Кобы, посреди долины чернеет череда курганов, стоят каменные бабы, белеют солонцы, выеденные скотом. Щелкает лысоголовый орел, суслики посвистывают... И даже пахнет привычно — терпко, густо, как всегда в солнечные дни.
Но чувствуется, что это все же не Сары-Кобы. Жарко тут, так жарко, что кровь вот-вот закипит в жилах. И ни ветерка, ничто вокруг даже не шелохнется. Дыхание перехватывает, душно, душно... И все вокруг какое-то красноватое.
А солнце! Поглядите, оно не на той половине неба! Неужто поднимается на западе, а заходит на востоке?
Тут Болот замечает — у подножья холма стоят низкорослые лиственницы, а меж ними — три юрты. Над юртами вьются легкие дымки. Только теперь Болот почувствовал — как он голоден, как сильно пить хочется. Живот сжало, в горле сухо, голова кружится. «Будь что будет, надо идти к юртам, — решает он. — Там покормят... Чаю бы теперь горячего или топленого молока...» .
«А может, дурные люди живут, — насторожился Болот, — как бы хуже не стало...»
Но не выдержал, пошел.
«Э-э, люди, а это что такое! — воскликнул, он. — Идти-то как легко!»
Болот чуть оттолкнулся большим пальцем ноги, а прыгнул на двадцать локтей, другой ногой оттолкнулся — пролетел двадцать маховых саженей! Хорошо-то как! Если бы на Алтае так бегать, как просто было бы охотиться. Да тогда богаче его и человека бы не было.
Быстро допрыгал Болот до трех юрт. Возле каждой — коновязь рядом — привязь из бревнышка, жеребята привязаны. Значит, в каждой юрте — свой кумыс. Неподалеку — жердяная изгородь, в ней пестреют телята. В поле пасется табун лошадей, стадо коров, среди них возвышается десяток верблюдов, а еще дальше, у подошвы горы, серым круглым пятном сгрудились овцы, и на верхушке скалы неподвижно чернеет сторожевой баран.
У дверей юрт по две-три собаки — большущих, как телята, черно-синих, смахивающих на монгольских волкодавов. Но ни одна из них не залаяла на Болота, даже не глянула в его сторону.
«Что-то тут не так», насторожился Болот.
И в этот Миг из-за низкорослых лиственниц выскочил черный пес и с громким лаем понесся к нему. Испугался Болот и прыгнул в ближнюю юрту. Собака, лежавшая у дверей, голову не подняла.
В юрте на мужской половине сидела толстая женщина и плела уздечку. Рядом с нею миловидная крепышка, девочка лет десяти, выстругивала из палочки что-то вроде силка для ловли зайцев. На женской половине сидел мужчина с двумя косичками, он оттирал золой медную поварешку.
Болот поздоровался. Поздоровался тихо, пробуя голос, ведь столько времени ни с кем не говорил. Но никто ему не ответил, никто даже не посмотрел на него. «Может, туговаты на ухо?» — подумал он и поздоровался громче. И опять ему не ответили. Вроде бы не глухие и не слепые, друг друга видят и разговаривают меж собою. За главного у них по виду эта женщина. Сидит она важно. Ясно, что привыкла руководить, указывать.
— Ты что — не можешь поскорей варить? — повелительно говорит она мужчине с косичками. — Сам не понимаешь, что торопиться надо! Поедем, высватаем того парня. Работящий парень, хороший. Ну, дочка, хочешь себе жену? — оборачивается она к девочке.
— Да, — послушно кивает та.
«Э-э, сватать поедут, свадьба будет, вот уж где наемся!» — радостно думает Болот.
— Полгода ничего не ел, — пересиливая стыд, просит он. — Мне хотя бы глоток жижи от вашей мясной похлебки, пропадаю, еле на ногах держусь. Помогите.
И опять не обратили на него внимания.