Рассказы

Дни становились длиннее, снег стаял и омолодилась земля, и в городской грязи появились подсушенные солнцем тропинки, и пришла пора жертв всесожжения в храмах. Всё лето я буду истязаться сорокалетним скитанием в пустыне, и глохнуть от криков народа израилева, спорящего с Моисеем, и увижу змей ядовитых и устрашусь. И запомню, как пророк взошёл на гору и Господь показал ему всю землю. И увижу Гильада, и Нафтали, и Эфраима, и да не изгладится имя Его. И пронесусь над землями, где Господь предречёт Аврааму: «И поставлю завет Мой между Мною и тобой и размножу тебя весьма». А тут уж и осень наступит, и праздник дарования Торы настанет, и растянут балдахины над головами стоящих в тесноте вокруг стола молодых, и уважаемых пожилых прихожан, и отпрыгнут они шаг назад все разом, как и положено… И Всевышний трудится над Иерихоном со дней смерти Моисея… И снова вдруг в «Бытие» окажусь: «Сотворил Бог небо и землю; и сказал Бог: Да будет свет, и отделил твердь от воды, и произвела земля траву, сеющую семя по роду её.» И до Потопа ещё далеко, и Шам ещё не родился, и Авраам ещё не родился, что пойдёт ещё из земли своей в землю Ханаанскую… Отец Всевышний!.. Как же велик и долог путь наш!..

И вот пришёл день, и хоть и вдали от неё, но начал я изучать ту страну, к которой сердце моё стремилось. Две книги вели меня в пути: Книга Судей Израилевых и Книга Царств. Написаны они были простым квадратным шрифтом, как старые молитвенники, а изготовлены в Дихернфурте. Две внутренние страницы были листом: на одной стороне напечатан был стих библейский на святом языке, а напротив — перевод на арамейский. Внизу страницы были толкования Раши, а на полях перевод ашкеназский с немножко необычными буквами. Бумага была толстой, с чуть зеленоватым оттенком и, чтобы перелистывать страницы, необходимо было слюнявить пальцы, — иначе листы слипались между собой. Две этих толстых книги достались моему отцу в наследство от дедушки. Другие наследники обманули отца, не сообщая ему о смерти деда три месяца. Узнав, что дед умер, отец поспешил в городок где жил родитель его, а добравшись узнал, что наследство уже поделено. Достались ему эти два тома, четыре основательно потрёпанные книги Мишны, горшок с кустиком мирта, две серебряные ложки, две вилки, тоже из серебра, субботний шёлковый халат, да денег на обратную дорогу.

И начну я читать по ночам две эти книги, которые как пасынков отец поставил в самый дальний угол книжного шкафа…

И прочту, как Иеошуа, а вместе с ним и целый народ перейдёт через Иордан, как разрушит он Иерихон, и как саблей и луком со стрелами унаследует для сынов израилевых эту землю, и ни один царь не в силах будет воевать с ним!

И станет он мне почти недругом — слишком легко соберёт он всех вместе, словно оставленные и разбросанные из гнезда яйца, и не будет у него ни взлётов, ни падений, ни во сне, ни наяву, чтобы взволновать мне душу!

И прочту о Дворе, и как восстанут Шимшон и Ифтах, и о деяниях Шмуэля, и о Давиде и Шауле, Шломо и Омри; и познаю Царство Иудейское и горы Кармиэль и Гильбоа; и на каждом холме — смерти и жертвоприношения; и на каждой вершине — сила, отвага и непорочность Человека.

И отдал бы я ему всю Вселенную, ангелов, Богу прислуживающих, и жрецов Его — живи я во времена храбрецов Израилевых и Судей. И жизни своей не пожалел бы в стремлении перенестись душою к нему — победителю Сайды, к горам Иудейским, где был бы я пахарем, и кузнецом, и первосвященником во Храме.

И поражён был я, узнав из маленькой книжечки «Глас Сиона», написаной Раши, что и поныне целы и невредимы стоят они: Иерусалим и Акко, Шхем и Хеврон. Тот самый Хеврон, где в пещере Махпела и захоронены еврейские Праотцы. Ушли времена помостов с алтарями в стране еврейской. Теперь там только могилы… И найдёт путник — где похорнены Нун Авив Иеошуа, Гош-Бен-Беери, о котором я узнал из книги «Гефтара», Шамай Гилель, Раби Иоханан-Бен-Закай и Бней — Барак…

И страстное желание увидеть горы и пещеры Земли Святой проснулось во мне. И сказал я себе: буду жив — увижу я ту страну, пусть и далеки ещё те дни. И кто знает, если взрослея не стану злодеем и грешником, то может и не буду похоронен в стране, людьми осквернённой… И в жизнь мою, наполненную такими чувствами, вдруг ворвалась молва городская: Иегошуа-Натан, старый резник, отправляется в Эрец Исраэль!