Рассказы

Когда уже отвлекся я от этого, попал мне в руки газетный выпуск, и я перечитал: "Третьего дня слушалось дело приказного Иерусалимского Почтового Приказа, кравшего содержимое посылок. Следствие и разбирательство по делу шли в отсутствие обвиняемого, бежавшего за границу. Три надежных свидетеля показали и т. д." Тут мое сердце разъярилось. Сидит себе вдали больная старуха, и все ее упования на сына. Узрел Вездесущий ее беду и вселил в сердце сына мысль – послать ей два-три фунта. Смутилось сердце приказного, и взял себе серебро, и вот умерла та женщина с голоду. И еще – обнищавшие бедняки ждут подаяния от своих братии в иных землях. Увидел Вездесущий их беду и вселил в сердце доброхотов мысль – послать им подаяние. Пришел приказный и взял себе серебро, а они помирают с голоду. Мало того, что делу своему изменил и заморил голодом – на врагов Израиля такое, – еще и заградил милость Божью и вызвал хулу на Израиль, – мол, не оказывают милость братьям своим. Постыдное свойство – гнев, и наставляли нас нравоучители отдалиться от него, но признаюсь, что гневался я на этого приказного больше, чем на того, что побрезговал моей посылкой. И даже стал я искать достоинства последнего, мол, потому он так и придирается к посылкам, что заботится о добре Израиля, чтоб не потерялось, хоть он и не сын Израиля. И с мыслями этими пошел я на почту, сам не зная зачем; не то чтоб поглядеть на него по-доброму, а так – ну не все ли равно, можно и еще четыре пяди[84] земли Израильской отмерить.

4

Когда вошел я в Почтовый Приказ, не нашел там ни души. Ни праздник, ни празднество, а место стоит пусто. Где все то население, что толпилось здесь, сгрудившись и толкаясь? Конечно, прослышали про это дело и остерегаются вверять свое серебро в руки почты. Но ошибался я. Дело было в том, что как бежал тот приказный, усадили вместо него проворную и дошлую девицу, и она отпускает человека в одночасье, и нет нужды стоять в очередях и пихаться. С виду уж отчаялся я в посылке праха, но в глубине души не отчаялся. Или чудес ждал, или по простодушию полагался на товарищей, что подсобят. Так ли, эдак, не выходил я из дому без посылки. И раз уж стою я на почте и посылка со мной, подумал я: рискну, а вдруг пришел желанный час и угодит моя посылка. У окошка вместо того приказного сидела одна девица и приняла меня радушно. Молода была, и миловидна была, и чистая дщерь Израиля была, а затем и сердце ее было добрым. Приветливость ее лица и ласка в голосе придали мне смелости, но затем, что дважды уже отталкивали меня отсюда, заколебался я, как пришедщий царя обмануть.

Спросила меня девица: что вам угодно, сударь? Склонил я голову пред ней и поприветствовал ее и протянул ей посылку и пробормотал: вот эту посылку хотел бы я послать, ничего в ней нет, кроме малости праха, горсти праха из земли Израиля. По доброте вашей, сударыня, окажите милость, примите посылочку, угодное Богу дело этим сделаете. С изумлением глянула на меня девица и взяла посылку. Проверила ее со всех сторон и сказала: никак прекрасно сделана. Сегодня отплывет корабль из Страны Израиля, и через восемь дней прибудет посылка на место. Поблагодарил я ее за заботу и вышел оттуда.

Как отослал я узелок с прахом, и упало бремя с души моей. Думал я о той девице и о ее приветливости и проворности и ласке и хвалил власти, что поставили такие сладчайшие создания услаждать людей. Как говорится, царь хорош, и все его советники хороши и вельможи хороши, были бы еще хорошие приказные – не было б изъяна в мире и весь мир обратился бы к добру и люди бы порадовались. Со временем отвлекся я от этой хорошей мысли да и от посланного узелка. Беды Израиля застили от меня беды мира.

5