Рассказы

— Как я?! — не владея собою, воскликнула маленькая дочь казначея, с шумом отодвинула стул и ушла.

— Какая обидчивость! — промолвила ей вслед Сонечка.

— Чем же тут обижаться! — с удивлением сказал Антон Антонович. — Я нарочно сказал, что японки противные. В сущности, они очень милы. Я пойду сейчас ей объясню.

— Она не станет слушать: она теперь рассердилась, — остановила его Сонечка. — А вы лучше расскажите про Японию мне.

— Разве вы не знаете?

— Знаю, но мало. И потом, мне почему-то хочется, чтобы рассказали именно вы… Пойдемте ходить по зале.

Антон Антонович не мог противиться и пошел вслед за Сонечкой. Дочь исправника, прищурившись, посмотрела им вслед.

V

Да, Антона Антоновича признали. Прежде, еще недавно, когда ему случалось, как теперь, ходить по комнате, где играли в карты, и громко разговаривать, на него смотрели косо, иной раз даже свирепо: его ходьба и разговор мешали игрокам в винт сосредоточиваться и обдумывать их важные ходы. Теперь было совсем иначе.

— Ну, я расскажу вам, если хотите, про Японию, — громко начал Антон Антонович, в волнении глядя на Сонечку.

— А что, в Японию сухим путем едут? — отрываясь от карт, спросил казначей.

— Можно сухим, можно и мокрым, — ответил Антон Антонович и не удержался: засмеялся своему игривому ответу.

При этом остроумном ответе несколько голов поднялось от карт — помощника исправника, податного инспектора, лесничего и протоиерея. Все они одобрительно посмотрели на Антона Антоновича. Он продолжал:

— Япония состоит из нескольких островов, пространством в триста восемьдесят две тысячи квадратных верст, с населением в сорок миллионов душ. На одну квадратную версту приходится сто два человека…

— Как он все это помнит! Вот талант! — воскликнула хозяйка.

Тут от зеленых столов поднялось две-три головы других мамаш. Они проницательно посмотрели на хозяйку, потом на ее дочь, внимательно слушавшую Антона Антоновича, потом нашли взорами собственных дочек и снова углубились в карты, но лица их стали сумрачны.

— А как называется лучший город в Японии? — спросила полная дочь акцизного надзирателя, подошед к Антону Антоновичу с видом Наполеона, решившегося на свое Ватерлоо.

— Помните: бочка? обручи? — шепнула Антону Антоновичу Сонечка.

— Иед… Иеддо, — едва сдерживая смех при воспоминании о своей счастливой остроте, ответил Антон Антонович и не выдержал, рассмеялся в лицо спрашивавшей.

Это чуть не возымело дурных последствий. Полная дочка покраснела до слез. Мамаша полной дочки тоже покраснела, спутав ход, который должна была сделать. Покраснела при такой явной невежливости по отношению к девицам и маленькая дочь казначея, а за нею и ее мамаша. Нахмурился казначей. Насупился акцизный надзиратель. Даже дочь исправника, с белой ручкой, непосредственно ничем не обиженная, и та сверкнула глазками. Бог весть, чем бы это кончилось, если бы Сонечка не нашлась сказать:

— Знаете, Антон Антонович, без карты не очень понятно. Пойдемте в кабинет к папаше. Там висит почтовая карта.

Антон Антонович, беспечно смеясь, пошел за Сонечкой в кабинет папаши.

— Боже, как глуп! — не в силах сдержаться, воскликнула мамаша полной дочки, жена акцизного надзирателя, игравшая визави с мамашей Сонечки.

— Пять пик, — уклончиво сказала на это хозяйка.

VI

Едва Антон Антонович и Сонечка очутились в кабинете папаши, как роли их переменились. Он молчал, говорила она. Когда подошли к почтовой карте, Сонечка вместо карты стала смотреть на Антона Антоновича, притом с нежностью.

— Антон Антонович! — тоже с нежностью воскликнула она.

Антон Антонович стал предчувствовать нечто очень приятное.

— Антон Антонович, мне жаль вас, — сказала Сонечка.

— Отчего жаль?

— Вы так наивны, чисты, добры…

— Как вы это угадали?

— О, я очень ценю таких людей, как вы.

Антон Антонович стал серьезен.

— Это делает вам честь, — сказал он.

— Благодарю вас, Антон Антонович, — с чувством сказала Сонечка, крепко пожала ему руку своей маленькой ручкой и продолжала: — Вы не замечаете, какие черствые сердца вас окружают…

— А у кого же, например, черствое сердце?

— Ах, у всех. Вас не понимают. Вы слышали, как акцизниха, когда мы уходили, сказала: "Боже, как глуп"?

— Про кого же она это сказала?

— Про вас, Антон Антонович.

— Да, у нее черствое сердце.