Рассказы

Мария в смущении пошла за сцену, где стояли остальные участники представления. Подошла к Лео.

— У падре очки…

— Ну и что с того… — он непонимающе оглядел ее. — Только увидела?

— Нет… Я так… — произнесла Мария, не понимая уже совсем ничего.

Она была ужасно растеряна и не заметила, что Лео совсем не шепелявил. Правда у него во рту зияли дыры, но они совершенно не мешали ему говорить.

Тем временем спектакль подошел к концу. Зрители дружно хлопали целых пять минут, вызывая на поклон падре Эрнандо, но он не вышел, сказав, что это не мирской театр, а потому эти обычаи он не принимает и здесь они не в чести. Актеры потянулись из-за кулис, не подозревая, что творится в душе Маленькой Марии Руденсии. Она забилась в угол и не уходила. Что-то пугало ее, она боялась выходить, как порой бывало, когда ее представляли незнакомым гостям. Вроде бы и бояться нечего, а показаться на глаза не может: стесняется. «Дикаркой растешь», — говорила в таких случаях мама.

Погасили лампы. Снаружи доносился шум людей выходящих из школы, топот, шелест дамских платьев, покашливание, стрекот цикад, которые, казалось, пропали на время представления. Дети-актеры встречались со своими родителями, радостно рассказывали им о своей игре, веревках для «летания», лейках, воде, о том, что вначале все ужасно волновались, а потом успокоились.

— … а Мария Руденсия так разволновалась, что даже заикаться начала от страха, — рассказывал сын алькальда родителям, сидевшим в первом ряду, так что Мария слышала каждое слово.

— Бедная девочка, зачем же так пугаться, так ведь и на всю жизнь заикой остаться можно, — пожалела ее какая-то женщина, судя по голосу жена алькальда. — Ну а ты сам сильно боялся? Сознайся…

— К Рождеству надо будет еще что-нибудь поставить.

— Да. Вот о Рождестве Христовом и поставим…

Голоса затихали, отдаляясь по мере того, как все шли к выходу.

— Вот так, доигралась… Что-то теперь будет? — тихо произнесла она сама себе.

— Иван! Мария! — произнесла где-то по ту сторону закрытого занавеса Летисия. — Дети, идите поищите Марию Руденсию. Донья Эмилия и … волнуются, что же она не идет! Должно быть переволновалась девочка.

Какое имя произнесла кухарка после имени ее матери девочка не разобрала из-за шарканья десятков ног и многоголосого гула заполнявшего зал, но сердце ее забилось, как бешеное, наполнившись вдруг сумасшедшей и несбыточной надеждой. Она заплакала, боясь, что сейчас все откроется и окажется неправдой. Она еще никогда жизни не обладала ничем более ценным, чем родившаяся в этот миг надежда, хрупкая, как лапка кузнечика и легкая, как взгляд любящей матери. Мария не могла дышать, ей казалось, что она сейчас задохнется. Она не могла пошевелить ни рукой, ни ногой, только слезы все лились и лились безутешные, как надежда на чудо.

Рядом с ней присел неизвестно откуда взявшийся Анхель.

— Ну, что сидишь?

— Боюсь.

— Опять боишься? Может мне вместо тебя пойти?

Она молчала.

— Пойми, это все ты сделала. Как делала, так и получилось. Что уж теперь…

— Нет, это ничего… Это я так, ты не думай… Сейчас посижу и пойду.

— Ну смотри. А я ухожу.

Он поднялся и побрел в густую темноту в углу, оставляя после себя грустный чуть влажный запах, какой бывает осенью в лесу.

— До свидания.

Она подумала, что нужно сказать что-то еще, поблагодарить за помощь, но сил совсем не было. В голове была лишь пустота, да ветер. Наверное еще с путешествия по облакам там остался, не выгонишь.

Тихо, сверкнув в полумраке глазами, шмыгнула крыса, похожая на ту, что сидела на плече у фокусника и астролога Персея. Девочка вспомнила, что видела, как он входил в селение незадолго перед представлением и, может быть, он тоже был в зале вместе со всеми.

— Всё! — пискнула крыса, глядя на плачущего ребенка. Мария, как когда-то давно вздрогнула, но уже не удивилась.

В черном небе над выходящими артистами и их родителями светил ковш Большой Медведицы с ручкой изломом вниз.

С лампы, забытой за сценой, падали капельки света, собираясь в маленькую лужицу на полу.

Слезы тихо ползли по щекам Марии, забираясь за пазуху ангельского наряда.

Шум в зале смолк, теперь там остались только те, кто ждал ее…

P.S. В заключение этой необычайной истории можно сообщить только, распространенный среди ученых-ботаников, нелепый слух о том, что игольчатая акация, утеряла свои колючки в процессе эволюции.

Лица

Монастырь святого Микеле стоит на склоне высоких гор. Со всех сторон его окружают заснеженные вершины, самая высокая из которых — знаменитый пик Святого Иоанна. Говорят, что лучший вид на него открывается с обрыва, что расположен рядом с нашим монастырем. По утрам, когда восходит солнце, его вершина окрашиваются розовым светом, нежным, как тончайший шелк из Китая. В жизни я не видел ничего красивее. С тех пор, как меня десятилетним мальчиком привел сюда дядя, я не перестаю любоваться этим зрелищем.