Рассказы

В счастье больших дорог было другое счастье, запрятанное в этом, как жемчужина меж створок моллюска. Получить его было совсем просто, достаточно убежать вперед, скрыться с глаз моего спутника и людей вообще за поворотом дороги или хребтом холма и резко остановиться, раскинув руки и глядя прямо на солнце, изо всех сил стараясь не моргнуть, пытаться разглядеть его лик, скрытый за слепящим сиянием. Иногда мне казалось, что я, внезапно встав на месте, словно распятый светом, продолжаю бежать и стремиться вверх, но уже по другому, как не дано смертным. Мне казалось, я летел к небу, а лучи разбивали меня на тысячи мельчайших горящих частиц, которые все равно продолжали стремиться к солнцу.

Прибегавший следом, обеспокоенный моим бегством Луиджи, говорил:

— Не смотри на солнце, оно может выжечь тебе глаза, — и приводил меня этими словами в самое искреннее недоумение.

— Почему самое красивое, что я знаю в мире, так опасно?

— Видишь ли, каждый, кто хоть раз видел солнце, запоминает его навсегда и ему нет нужды разглядывать его. Ты так много смотришь на него, потому что из-за какой-то дьявольской жадности стараешься впитать его целиком без остатка.

— А есть люди, которые могут смотреть на него часами, не боясь ослепнуть?

— Есть, но их мало, совсем мало.

— Ты знаешь таких?

— Знаю, отец-настоятель.

— Почему же ему можно, а мне нельзя?

Луиджи помолчал, словно не зная, стоит ли отвечать.

— Он замечательный человек, лучший из всех кого я когда-либо видел.

— Лучше, чем Папа Римский?

Он раздраженно пожимал плечами.

— Почем я знаю, что за человек Папа? Я его даже ни разу не видел.

Он замолк, недовольный, что из-за меня он сморозил такую откровенную ересь.

— На костер еще из-за тебя попадешь, — он помолчал. — Так вот, он замечательный, я думаю, что со временем его могут даже причислить к святым. Когда он был еще совсем молод, в его судьбе принимал участие сам Папа Лев Х. Наверное почувствовал, что у него большое будущее.

Я убегал в сторону, потом возвращался.

— Луиджи, а что будет, если я все-таки буду смотреть на солнце?

— Ты слышал когда-нибудь легенду об Икаре?

— Да, ты мне рассказывал.

— Когда? Я не помню, чтобы делал этого.

— Ты тогда сильно пьяный был.

— Ладно, — обрывал он меня, — мал ты еще старших обсуждать.

— Никого я не обсуждаю, но ты действительно много пьешь.

— Ты будешь наконец слушать или нет? — вскипал он.

— Буду, — в тон ему, кричал я.

— Так вот, Икар тоже захотел разглядеть солнце получше. И более того, я думаю, что поскольку греки были язычниками и видели богов во всем — в ветре, земле, морской волне, солнце, молнии, то Икар не просто полетел к солнцу, он захотел узреть лик Божий. Представляешь? Захотел узреть лик Божий? Это ж какая дерзость, какая гордыня? А может, он думал, что сможет еще и дотронуться до него? Конечно же он должен был погибнуть, — убежденно проговорил мой спутник.

Я уходил несколько опечаленный. По этой легенде выходило, что если человеку и дано летать, то лишь невысоко, у самой земли, как Дедал. Человеку человеческое, и любой дерзновенный замысел карается смертью.

Грустные мысли утихомиривали меня совсем ненадолго, и при первом же случае я лазил через высокие заборы, чтобы нарвать сладких груш, увернувшись от собак, или просто для того, чтобы узнать, что интересного там за забором, ругался с Луиджи по поводу и без, а еще два раза подрался с мальчишками. Первый раз когда мне показалось, что один жульничеством обыграл другого в «веревочки», а второй просто так, настроение было плохое. Первый раз я вышел победителем, и если бы не вмешательство Луиджи, побежденному пришлось бы совсем скверно, а во втором случае мне разбили камнем голову. Луиджи при этом сказал, что для меня же было бы лучше, если бы меня не рождали на свет вовсе, потому что до своего шестнадцатилетия с таким характером я не доживу. Я его даже пожалел, сколько он со мной терпит всякого, но ему, конечно же, ничего не сказал, зато задал другой вопрос.

— Луиджи, а правда, что если долго быть на солнце, то оно сожжет все твои грехи?

— Не знаю, не уверен, но если ты будешь приставать ко мне с такими глупостями, я оттаскаю тебя за вихры.

Я отбегал на безопасное расстояние и, встав в развязную позу, засунув большие пальцы рук за веревку, заменяющую мне пояс, выдавал следующее:

— То-то я и смотрю, волос у тебя немного осталось, видно, тоже любил донимать людей всякой дрянью.

Луиджи лишь устало глядел на меня.

— Ха, — нахально заявлял я, — ты вон уже лысый наполовину, а простых вещей не знаешь. Солнце сжигает грехи. У кого хочешь спроси. Только такой зануда, как ты, не знает этого.

Качая головой Луиджи смотрел на полуденное, белое от зноя небо, видимо спрашивая, сколько же еще ему нужно жариться, что бы Господь простил его и отправил меня в ад, где мне самое место.

— Слушай, Луиджи, а ангелы крестятся? — говорил я, чтобы повергнуть его в окончательное уныние по поводу своей судьбы, которая волею рока оказалась связана с таким глупым и болтливым существом.