Рассказы

Город буквально утопал в буйной растительности. Среди зарослей и листвы Питеру время от времени удавалось разглядеть серые пятна, которые вполне могли быть валунами или руинами зданий. Никакого движения не просматривалось. А в бухте совсем не было судов.

Только нечто весьма странное ползло по склону вулкана. Напоминало оно ржаво-оранжевую трубу на тоненьких подпорках — вроде как у многоножки. Обрывалась штуковина совсем невдалеке от вершины.

Прямо на глазах у Питера труба медленно наливалась синевой.

Еще на день вперед: теперь все демонстрационные ящики разграблены; музей, судя по всему, опустел.

Итак, через пять столетий весь мир, или, по крайней мере, область Кампанию, захватила раса Неких Существ; при этом все человеческое население было истреблено или постепенно вывезено: захватчики также проявили интерес к содержимому музея, которое они, видимо, забрали с собой.

Куда и зачем?

Этот вопрос, по мнению Питера, мог иметь тысячу ответов, девятьсот девяносто девять из которых означали бы, что его афера потерпела крах. Последний оставшийся ответ гласил: в погреба — к безопасности.

Питер собственноручно соорудил чехол, чтобы скрыть прибор на верстаке и сферу над ним. Непривычное занятие — на него ушло добрых двое суток. Затем Питер позвал рабочих, чтобы пробить дыру в каменном полу рядом с перегородкой, оборудовать подъемник и открепить силовой кабель, обеспечивающий питанием сферу времени, до самой панели с предохранителями. Таким образом, кабель освободился еще не менее чем на сотню футов. Рабочие отвинтили от пола верстак, снабдили его колесиками, опустили в пустой погреб и удалились.

Питер развинтил болты и снял чехол. Затем заглянул в сферу.

Сокровища.

Ряды ящиков, больших и малых, терялись во мгле.

Пальцы аристократа ничуть не дрожали, когда Питер двинул вперед ручку реостата. Мутный наплыв — другой — затем движение, когда он двинул верньер быстрее, а затем просвет — до самых пределов охвата сферы времени.

Двести лет, догадался Питер, примерно от 2700-го до 2900 года, в течение которых в погреб никто не входил. Двести лет "неликвидного" времени.

Питер вернул реостат на начало просвета. Вытащив небольшой ящик, он его вскрыл.

Шахматные фигурки из слоновой кости с золотой инкрустацией.

Флорентийские, четырнадцатого столетия. Роскошные.

Затем другой, из противоположного ряда.

Танские статуэтки, кони и воины, от десяти до четырнадцати дюймов высотой. Бесценные.

Томазо сообщил ему, что ящики не горят. Питер сам отправился на кухню посмотреть — и действительно. Куски лежали в ревущей печи целыми и невредимыми. Он вытащил один кочергой — на необтесанной древесине не обгорели даже мельчайшие щепочки.

Тут определенно был некий исключительный смысл. Поскольку ящикам предстояло отправиться обратно, никакое физическое воздействие в промежутке не могло дать эффекта; когда подошло бы время, они просто сложились бы в прежнем виде, подобно козлам Тора. Но горение — дело другое; горение высвобождало энергию, которую нечем было бы заменить.

По крайней мере, так объяснялся один парадокс. Но был и другой, временами изводивший дисциплинированный ум Питера. Если предметы, которые он доставал из погреба через семь сотен с чем-то лет в будущем, должны стать частью завещанной музею коллекции, хранимой Питером и в конце концов помещенной в тайник, чтобы там быть найденной им самим, — то откуда они взялись с самого начала?

Вопрос тревожил его Питер так же хорошо знал из жизни, как его брат из физики, что даром никто ничего не получает.

Более того, загадка эта составляла лишь одно из его затруднений, и даже не самое серьезное. Другой пример — упорная мутность сферы времени в ближайшем будущем. Сколько он ни пробовал, результат неизменно был один и тот же мутный наплыв на всем протяжении до внезапного выхода на свет мраморной галереи.

Следовало ожидать, что сфера не должна ничего показывать все то время, пока сам Питер находился в тайнике, но это покрывало лишь пять-шесть часов из каждых двадцати четырех. Опять-таки предположительно — прибор не стал бы показывать Питеру никаких изменений, произведенных им самим, иначе предвидение дало бы ему возможность поступить иначе. Но он тщательно очистил один угол погреба, установил там экран и дал обет, который держал неделю не трогать чистое пространство и не сдвигать экран. Затем попробовал снова, с прежним результатом.

Оставалось единственное объяснение в течение следующих десяти лет с ним должно произойти нечто, что следовало бы предотвратить, но ключ к этому был погребен в удручающем неразрывном пробеле.

И как окончательный вывод: это безусловно нечто такое, что он [мог бы] предотвратить, знай он, [что] это… или хотя бы [когда] это должно случиться.

По всей вероятности, этим событием должна была стать его смерть.