Рассказы

Можно заставить малоизвестного художника по имени Джонни Борниш плюхнуться в пруд для игрушечных лодочек в Центральном парке, расписать ему весь ботинок красной краской и столкнуть ручную тележку…

Но зачем и кому это могло понадобиться?

Зал ожидания в аэропорту немного напоминал сцену из "Того, что грядет", разве что люди там не носили белых халатов, не были праздными и невозмутимыми.

Все места на скамейках оказались заняты. Герцог нашел пару свободных квадратных футов на полу за колонной и усадил там Джонни на чемодан.

— Теперь все у тебя в порядке. Вот билет. Вот журнал. Ажур. — Желая взглянуть на часы. Герцог сделал резкий угрожающий жест.

— Надо бежать. Вот еще что, мой мальчик, напиши мне свой адрес, как только он у тебя появится. Чтобы я мог переправлять тебе почту, и все такое. Ох, чуть не забыл. — Он нацарапал что-то на клочке бумаги и передал клочок Джонни. — Простая формальность. Уплатишь, когда захочешь.

Подпиши здесь.

На бумажке было написано: "Я должен тебе 50$". Джонни подписал, чувствуя, что немного лучше узнал Герцога.

— Тэк-с. Все верно.

— Герцог, — вдруг спросил Джонни, — Мэри беременна? Да? — На лице у него было задумчивое выражение.

— Надо думать, — добродушно отвечал Герцог.

— Почему ты не дашь ей шанс? — через силу спросил Джонни.

Герцог не обиделся.

— Каким образом? Скажи правду, Джонни, ты что, можешь представить меня счастливым новобрачным? — Он потряс руку Джонни. — "Слово да сказано будет и пусть ты уйдешь; хоть слышать то слово нет сил — ну и что ж; томлюсь я в тиши средь печалей одних; но губы, к спиртному приникшие, губ не коснутся моих!" — С застывшей улыбкой, как у Чеширского кота, он растворился в толпе.

2

Неловко восседая верхом на чемодане, один среди толпы, Джонни вдруг обнаружил, что рассуждает в выражениях одновременно и более жестких, и более длинных, чем обычно. То, как он размышлял, когда рисовал, или уже нарисовал, или собирался рисовать, тоже происходило совсем по-другому, а ведь он, бывало, целыми днями ничем другим и не занимался. У него, Джонни Борниша, был талант. Талант иногда определяют как Божий дар, что большинство людей, талантом не обладающих, путают с подарком из-под рождественской елки.

Тут все было совсем по-другому. Это и мучило, и приводило Джонни в восторг, и занимало такое место у него в голове, что множество практических деталей туда пробиться уже не могли. Без преувеличения, талант просто преследовал его, и когда время от времени, как, например, сейчас, хватка ослабевала, на лице у Джонни появлялось комичное выражение, как у человека, который только-только проснулся и обнаружил свои карманы очищенными, а ботинки — обгоревшими в результате злой шутки.

Он размышлял об удаче. Хорошо, конечно, говорить о том, что каждый берет свое, и Джонни полагал, что в какой-то степени это верно, но

Герцог действительно был человеком, который постоянно находит деньги на улице. С Джонни такое случилось лишь раз, да и тогда нашел он не законное платежное средство, а японскую монетку — латунную, тяжелую, размером с полдоллара; с одной стороны на ней была изображена хризантема, с другой — какой-то иероглиф. Монетка казалась Джонни его собственной частичкой удачи: нашел он ее на улице, незадолго до окончания средней школы, и вот — художник вынул кругляш из кармана — она по-прежнему с ним.

Что, если вдуматься, довольно странно. Никаких суеверий, связанных с монеткой, у Джонни не было, как и особой к ней привязанности. Он именовал ее счастливой монеткой за неимением лучшего названия, поскольку слово "талисман" уже вышло из моды, а по сути удача за последние десять лет ему не светила. Монетка оказалась единственным, что с той поры осталось в его распоряжении. Джонни потерял три пары наручных часов, бесчисленное количество авторучек, две шляпы, три-четыре зажигалки и целые пригоршни настоящих никелей и даймов, принимаемых к оплате в Соединенных Штатах. А никчемная японская монетка — вот она.

Так как же можно себе такое представить, если только это не удача… или не чье-то вмешательство?

Джонни выпрямился. Дурацкая мысль. Наверное, это просто оттого, что он не позавтракал, впрочем, в своем теперешнем настроении, он склонен был чуть ли не всему придавать зловещий смысл.

Джонни уже знал, что старичок и твидовая дама вмешивались в его жизнь по меньшей мере лет пять, а то и дольше. Тем или иным образом они несли ответственность за те "казусы", которые продолжали с ним происходить, — здесь-то и просматривался зловещий умысел. Впрочем, при желании можно было назвать все это дурацкой мыслью. А если все же поверить, то как это могло помочь ему в размышлениях о других случившихся с ним странностях — наподобие находки и хранения японской монетки?

Пользуясь такой логикой, можно было доказать все, что угодно. Но избавиться от навязчивой мысли художник не мог.