Мишель надавила на газ и бросилась в отрыв. Впереди блеснул знак крутого поворота, Астон Мартин резко взял вправо, а потом раздался жуткий звук визжащих тормозов, а потом еще один жуткий звук – устрашающего взрыва. Вслед за этим за поворотом полыхнуло огромное пламя, ярким оранжевым цветком распустившееся во влажной ночи. Мишель расширившимися от ужаса глазами смотрела на становящийся с каждой секундой все ближе огненный шар. В этот момент она забыла о том, как молиться, но все ее существо просило небеса об одном – пусть это будет не Астон Мартин. И все же это был он. Через несколько секунд Мишель уже выскакивала из своего автомобиля в паре десятков шагов от полыхающих останков. Мишель послышались крики, и она было бросилась в направлении бушующего пламени, но сильные руки схватили ее и стали оттаскивать от места происшествия.
– Она еще жива, – хотела прошептать Мишель, но слова не соизволили выплеснуться из горла.
Бобби неумолимо держал ее, безучастно, безжизненно глядя на догорающую машину. Мишель опустилась на колени, слезы бежали по ее горящему, еще ощущающему жар пламени лицу. Мишель зажала уши руками и попыталась раздавить свою голову, вдавливая ее в колени. Она все еще слышала этот крик. И вот ее уже окружала непроглядная ночь, темнота, она не видела красок, только темнота, но не могла ни избавиться ни убежать от этого крика, раздающегося в самом ее сердце, в голове, повсюду вокруг.
– Мишель! Мишель! Проснись, тебе приснился кошмар!
Бобби прибежал на ее дикие вопли. Он спал в соседней комнате. И теперь он тряс ее за плечи, пытаясь вырвать из ужасающего и удушающего плена сна. Мишель открыла глаза и села на кровати, судорожно оглядываясь по сторонам и вглядываясь в темноту. Бобби сел радом с ней на кровать и притянул дрожащую девушку к себе.
– Кошмар? – спросил он.
– Жуткий, липкий, – ответила она, продолжая невидящим взглядом сверлить темноту.
Потом она свернулась клубочком в его сильных руках, позволяя убаюкивать себя.
– Ты был там, – как-то даже равнодушно, будто смирившись с этой мыслью, произнесла она.
– Конечно, – согласился он.
– Мы были не за одно, – возразила Мишель.
– Какая разница, главное я был рядом. Я всегда буду рядом, – успокоил ее Бобби.
– В следующий раз пусти меня, – прошептала Мишель.
Она так и заснула у него на руках.
Когда несколько позже, он пытался переложить Мишель на кровать, она проснулась.
– Ну вот, – вырвалось у него. Он опустился перед ней на корточки.
Мишель резко села, спросонья глядя на светлое пятно перед собой. Бобби был в белой рубашке.
– Что ты здесь делаешь? – спросила она.
Бобби понял, что Мишель совершенно ничего не помнит о недавнем кошмаре, и ответил:
– Пришел позвать тебя прогуляться. Ты просыпайся, а я пойду разбужу Адриану.
Он вернулся через несколько минут, помог Мишель закутаться в одеяло и выйти в коридор, где их уже ждала Адриана. Она была в платье. Разве могло быть иначе. Ей всегда необходимо было выглядеть безупречно.
– Доброе утро, – Мишель нежно поцеловала ее в щеку, потом зарылась лицом в ее волосы. От женщины еще пахло теплом сна. Мишель обняла Адриану, впуская ее к себе под одеяло, и они так и стояли бы, если бы Бобби не вырвал их из этого объятья.
– Пойдемте в сад.
Они спустились. Вышли на террасу. Холодный ночной воздух тут же забрался им под одежду.
– А сколько времени? – поинтересовалась Адриана. На улице стояла ночь, и хотя сверху лился неуловимый холодный свет, невозможно было предположить утро в окружающей темноте.
– Четыре часа, – невозмутимо ответил Бобби.
А на темно-синем небе среди сизых облаков проглядывала луна. Она была столь красива и столь хрупка. Ее свет такой слабый, но такой ощутимый, такой незаметный и такой заметный завораживал. Адриана, Бобби и Мишель в одеяле стояли безмолвно и любовались ею. Ее неподвижным отчетливым присутствием на начинающем светать темном небе. Облака бежали и бежали, прерывая ее свет, но она все равно оставалась висеть там, среди сизого дыма. От нее невозможно было оторвать глаз.
Наконец, Бобби, окончательно замерзнув, собрался было звать всех домой и уже сделал шаг в сторону, но натолкнулся на Мишель в одеяле, продолжающую неподвижно стаять как изваяние статуи. Он понял, что теперь будет не так-то просто увести их обеих домой, хоть снег начни падать (особенно, если вдруг снег начнет падать), одну за другой развернул на сто восемьдесят градусов продолжающих оборачиваться женщин и, мягко подталкивая, повел их в направлении дома.
– Какой смысл будить нас в четыре утра, если ты не даешь полюбоваться этой красотой в полной мере? – ворчала Мишель, передвигая ноги.
– В тебе проснулись твои старые замашки? – участливо спросил он.
– Нет, – отмахнулась она и передернула от холода плечами. – Я больше не стремлюсь обладать каждым красивым мгновением.
– С каких это пор твоя жадность поутихла? – поинтересовалась Адриана.
– С тех самых пор, как я поселилась с вами в этом доме и живу здесь безвылазно вот уже четыре года.
– Не ворчи, – сказал Бобби и потер ее плечи уже на входе в дом.
– Хочу кофе, – сказала Адриана и плюхнулась на диван.