Рассказы

Я считал разумным не вмешиваться в это дело, даже не отвечать Лене и от случая к случаю слышал о ее попытках избавиться от iguana hypsilophus tuberculata. Объявления оставались без отклика: никто не хотел Вильяма ни покупать, ни получать в подарок, что я очень хорошо понимал. Соседей я тоже понимал, ибо все, кроме одной пожилой женщины, с благодарностью отказались. Пожилая женщина отпадала, так как не включала отопительные приборы на полную мощность. От холода же, знал я благодаря естествоиспытателю Брему, игуана грустнеет, а грустить Вильям и без того будет после разлуки.

Оставался зоопарк, но там Вильяма отвергли на том основании, что штатная единица игуаны уже занята. Однажды я вспомнил, как пошутил в конторе, упомянув своих левреток и фабрику черепашьего супа, и хотя считал, что скотина, живущая в квартире Лены, вполне пригодна, чтобы воспроизвести в соответствующем супе требуемую рептилию, но подавил любой намек на это.

События развивались неблагоприятно, Правда, наша взаимная приязнь не страдала, но уже случалось, что мы пускались в многословные рассуждения, о госте в квартире Зимонайт мы больше не упоминали. Зато однажды поздно вечером ножки все еще необли-цованной ванны показались мне точно такими, как зафиксировано у Альфреда Брема, том 5, hypsilophus tuberculata.

Подобные симптомы свидетельствуют о назревающем акте насилия, и, видимо, в местной конторе строительных материалов пахнуло предчувствием грозящей опасности, ибо они сообщили мне, что кафель наконец-то будет доставлен. Но либо они очень поспешили со своим решением, либо почта была отправлена без обычной спешки. Извещение лежало в моем почтовом ящике вечером в канун доставки. Насколько подчеркнуто точно была указана дата, настолько неопределенно выглядели все прочие указания времени. Могло случиться, что фургон прибудет тотчас вслед за утренней газетой или только тогда, когда дети из группы продленного дня возвращаются домой. Об одном лишь говорилось очень определенно — что меня они надеются застать на месте в течение всего этого времени. Или кого-нибудь другого с ключами от моей квартиры и правом совершения сделок, связанных с домашним хозяйством.

Впервые я пожалел о том, что ограничил свои отношения с соседями приветствиями и оценками погоды, теперь, сознавая свою вину, я понял, что читаю газетные страницы, на которых пишут о коллективе жильцов, более рассеянно, чем другие сообщения.

Лену Зимонайт можно было бы принять в расчет как получателя груза, тем паче что она куда более нетерпеливо, чем я, ждала украшения для ванной; однако сравнение работы в аптеке и в бухгалтерии показывало, что в бухгалтерии скорее можно обойтись без меня. Конечно, должны существовать люди, ведущие счета на небольшом предприятии, торгующем канцелярскими товарами, и я выполняю свои обязанности не без необходимой сознательности, но силы человека, умеющего разбирать почерки докторов и сдавшего экзамены по токсинам, нельзя разбазаривать на экспедиционные задания.

Об этом благородном решении, и прежде всего о подкатывающей ко мне клади, следовало известить фрау Зимонайт, и я отправился к моей телефонной будке с надежным аппаратом. Лена обрадовалась, но пожалела меня: мне ведь придется сперва ждать, а потом таскать, и обещала, если будет хоть какая-то возможность, заглянуть ко мне. Кроме того, она обещала позвонить мне на работу и выразила уверенность, что водитель и грузчик конторы стройматериалов вывалят мне груз у входной двери.

— У двери в мою квартиру, хочешь ты сказать?

— Нет, у входной в дом. Так записано в условиях, и мы как раз на днях рассматривали дело о причиненном вреде,

— Страховое агентство или аптека?

— В известном смысле и то и другое. Нарушение кровообращения, а один из ящиков повредил лестничный пролет.

- — Ничего себе перспектива, — сказал я. — Но вдруг я их уговорю. Не знаешь, сколь высоко оценивают работники транспортной конторы свою рабочую силу?

— Слишком высоко для тебя, — ответила Лена Зимонайт, хорошо знавшая мои возможности.

Я попросил ее впредь всегда об этом помнить, когда она будет омывать свое тело в моей мраморной посудине.

Она обещала как то, так и другое, и мы уже собрались было попрощаться, как вдруг я слышу, что она, словно бы припомнив в последнюю минуту говорит:

— Вильям умер.

— Господи Иисусе! — воскликнул я, и так как не знал, что следует говорить по случаю кончины игуаны, то привел в свое оправдание длиннющий хвост у будки и быстро повесил трубку.

Мне стоило больших усилий не представлять себе жутких картин и не ощущать столь же жуткого зловония, и я не мог вовремя притормозить мысль о том, что окоченевшая игуана неприятна в той же степени, как и теплая. Я позволил себе выпить еще бутылку пива и наконец в довольно поздний час погрузился в сон.