Рассказы

— Ньюарк, — произносил он, — Джерси-сити, Атлантик-сити, Элизабет, Патерсон, Пассаик, Трентон, Джерси-сити, Трентон, Патерсон…

— Это из двух слов, — перебил я.

— Элизабет и Патерсон, — сказал он.

— Нет, нет! — настаивал я раздраженно. — Это город с одним названием из двух слов, как "вверх тормашками".

— "Вверх тормашками?", — переспросил отец, медленно двигаясь к двери и улыбаясь слабой натянутой улыбкой, которая — как я понимаю теперь, но не понимал тогда — должна была меня успокоить.

В двух шагах от двери он вдруг прыгнул к ней и ринулся в холл так, что фалды пальто и шнурки на башмаках полетели за ним. Это бегство меня ошарашило. Я понятия не имел, что ему показалось, будто я не в себе; я только понял, что это он сам не в себе: может быть не совсем проснулся, и сейчас за чем-то гонится во сне. Я бросился за ним и схватил у двери в мамину комнату. Я слегка встряхнул его, чтобы совсем разбудить и как-то объясниться.

— "Мери! Рой! Герман!" — вопил отец.

Я тоже стал призывать братьев и маму. Мама рывком распахнула дверь своей спальни, и тут мы сбились в кучу и что-то кричали разом в полчетвертого утра: папа был полуодет, без носков и рубашки, а я — в пижаме.

— Что тут у вас на этот раз? — мрачно спросила мама, растаскивая нас в стороны.

Она, к счастью, всегда запросто управлялась что с отцом, что со мной, и никакие наши слова и поступки ее никогда не пугали.

— Посмотри на Джемми! — кричал отец. (В волнении он всегда называл меня Джемми).

Мама посмотрела на меня.

— Что случилось с отцом? — потребовала она ответа.

Я сказал, что не знаю, что он вдруг встал, оделся и выбежал из комнаты.

— Куда ты собрался идти? — холодно спросила его мама.

Она посмотрела на меня. Мы посмотрели друг на друга, тяжело дыша, но уже спокойнее.

— Он что-то болтал о Нью-Джерси среди ночи. Он пришел ко мне в комнату и попросил назвать города штата Нью-Джерси.

Мама посмотрела на меня.

— Это был обычный вопрос, — объяснил я. — Я хотел вспомнить название одного города и не мог заснуть.

— Вот видишь! — торжествующе сказал отец.

Мама на него не посмотрела.

— Идите оба спать, — велела она. — Не желаю вас больше сейчас слушать. Только не хватало одеваться и бегать по дому среди ночи!

Она вернулась в свою комнату и захлопнула за собой дверь. Папа и я отправились обратно спать.

— С тобой всё в порядке? — спросил он.

— А с тобой?

— Ладно, спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Герман спросил за завтраком, что там у нас стряслось, но мама не позволила продолжить обсуждение.

— Поговорим о чем-то более разумном, — предложила она.

Кошка пташку сторожит…

В понедельник вечером мистер Мартин купил пачку сигарет "Кэмел" в самой людной табачной лавке на Бродвее. Был как раз театральный час, и в лавке столпилось человек восемь. Продавец даже не поднял на него глаз. Мартин быстро опустил пачку в карман плаща и вышел на улицу. Если б кто-то из служащих "Ф и Ш" увидел, что он покупает сигареты, у того глаза полезли бы на лоб от удивления, так как всем было доподлинно известно, что мистер Мартин не курит и никогда не курил. Но никто его не заметил.

Ровно неделю назад Мартин принял решение, что миссис Улгайну Бэрроуз нужно стереть. Слово "стереть" ему очень понравилось, потому что означало не более, чем исправление ошибки — в данном случае ошибки мистера Фитуайлера. Все вечера прошлой недели Мартин работал над планом, изучая его во всех аспектах. Вот и сейчас по дороге к дому он снова продумывал свой план. В сотый раз он пытался выявить и устранить любую неточность или неясность. Разработанный проект был прост и отважен, но сопряжен с немалым риском, и подвести могло любое звено цепочки. А ведь в том и была вся хитрость замысла, чтобы никому и в голову не пришло предположить в этом осторожную и аккуратную руку Эрвина Мартина, начальника канцелярии "Ф и Ш", о котором сам мистер Фитуайлер сказал однажды: "Человеку свойственно ошибаться, но мистеру Мартину — нет". Никто не должен был предположить его руку, если он, конечно, не попадется на горячем.

Попивая дома молоко из стакана, Мартин опять, как и все семь предшествующих вечеров, рассматривал свое дело против миссис Улгайны Бэрроуз. Начал он с самого начала. Ее квакающий голос и ослиный регот впервые осквернили кабинеты "Ф и Ш" 7 марта 1941 года (у Мартина была железная память на даты). Старый Робертс, начальник отдела кадров, представил ее как вновь назначенного советника по специальным вопросам при президенте фирмы мистере Фитуайлере. Эта женщина сразу же вселила в Мартина ужас, но он и виду не подал, протянул ей свою сухую руку, смерил сосредоточенным изучающим взглядом и одарил подобием улыбки.

— Что, — спросила она, бросив взгляд на его стол с бумагами, — волокём быка из болота?