Рассказы

На другой день, когда солнце уже клонилось к закату, но светило еще ярко, по этой ровной дороге из Энглбери катила на запад красивая новенькая двуколка с лимонно-желтым кузовом и красными колесами. Двуколку везла крепкая лошадка, а правил ею мужчина в цвете лет с гладко выбритым, как у актера, лицом, пылавшим багровым румянцем, какой часто украшает физиономии зажиточных фермеров, когда они возвращаются из города после выгодной сделки. Рядом с ним сидела женщина гораздо его моложе, почти девочка. На ее щеках тоже играл румянец, но совсем другого сорта — нежный, тающий, как розовые лепестки, пронизанные солнечным светом.

Эта дорога была неглавная, по ней мало кто ездил, и длинная белая лента гравия впереди была пуста, на ней виднелось только одно пятнышко, очень медленно передвигавшееся. Вот оно превратилось в фигуру мальчика, который не шел, а плелся черепашьим шагом и беспрестанно оглядывался; он нес тяжелый узел — правда, не этим объяснялась его медлительность, но это могло служить ему некоторым оправданием. Когда быстро катившаяся двуколка замедлила ход у подъема, о котором мы уже упоминали, маленький пешеход был всего на несколько шагов впереди. Упершись в бок той рукой, на которой висел тяжелый узел, он обернулся и, ожидая, пока лошадь поравняется с ним, смотрел- в упор на жену фермера, словно изучая каждую ее черту.

Заходившее солнце ярко освещало ее лицо, четко выделяя каждый его штрих и оттенок, вырез тонких ноздрей, цвет глаз.

Фермера, видимо, раздражало упорное внимание мальчика, но он не приказал ему сойти с дороги, и мальчик продолжал шагать почти рядом, не сводя глаз с молодой женщины, пока они не добрались до вершины подъема. Здесь фермер с видимым облегчением погнал лошадь рысью. Все это время он как будто совершенно не замечал присутствия мальчика.

— Как этот бедный мальчик смотрел на меня! — промолвила молодая женщина.

— Да, милая, я это тоже заметил.

— Он, должно быть, из вашей деревни?

— Нет. Он живет с матерью где-то по соседству, — кажется, в двух-трех милях от нас.

— И, наверное, знает, кто мы такие?

— Ну конечно. Первое время тут все будут на тебя глазеть, моя красавица, сама понимаешь…

— Понимаю. Но, может, этот бедняжка смотрел на нас так вовсе не из любопытства, а в надежде, что мы его подвезем? Ноша у него, видно, тяжелая.

— Пустяки, — небрежно возразил муж. — Наши деревенские парнишки легко могут снести на спине и целых три пуда. А у этого узел не такой уж тяжелый, только громоздкий… Ну вот, остается проехать еще одну милю, и будет виден наш дом, если только к тому времени не стемнеет.

Колеса вертелись все так же быстро, и гравий летел во все стороны. Наконец вдали показался большой белый дом, за которым теснились службы и стояли скирды.

Мальчик между тем ускорил шаг и, свернув на тропинку милях в полутора от белого дома, стал подниматься по ней в гору, туда, где тянулись пастбища похуже. Скоро он дошел до своего дома.

Мать уже успела вернуться с фермы, где работала, и, стоя на пороге, в свете догоравшего заката промывала капусту.

— Подержи-ка решето! — сказала она, как только сын подошел к ней.

Он бросил на землю узел и взял в руки решето, а мать, насыпая на сетку мокрые капустные листья, спросила:

— Ну, что, видел ее?

— Да, совсем близко.

— Похожа на богатую барышню?

— Да. Не только похожа, а самая настоящая барышня.

— И молоденькая?

— Ну… не девчонка, конечно, и держит себя, как взрослая женщина.

— Понятно. А какие же у нее волосы? И лицо?

— Волосы светлые, а лицо такое красивое, — ну, просто как у куколки.

— И глаза, наверное, не темные, как у меня?

— Нет. Вроде как голубые. А губы розовые, очень красивые, и, когда она смеется, зубы так и блестят.

— А росту какого? Высокая? — уже резко спросила мать.

— Не заметил — ведь она сидела.

— Так сходи завтра утром в Холмсток к обедне. Они, наверное, там будут. Заберись в церковь пораньше и смотри, как она войдет, а потом скажешь мне, кто выше, я или она.

— Ладно, мама. Но почему бы тебе самой не пойти и посмотреть?

— Мне идти глазеть на нее! Да пройди она сейчас мимо нашего окошка, я и то на нее бы не взглянула… С ней был, конечно, и мистер Лодж? Что он говорил, как держал себя?

— Да как всегда…

— Не обращал на тебя внимания?

— Нет. Как будто и не видел.

На другой день мать надела на мальчика чистую рубашку и послала его в Холмсток. Он подошел к старинной маленькой церкви как раз в ту минуту, когда дверь отперли, и тотчас шмыгнул внутрь. Сев на скамью около кропильницы, он смотрел, как входят прихожане. Одним из последних вошел богатый фермер Лодж с молодой женой. Миссис Лодж шла по боковому проходу с естественной застенчивостью скромной женщины, которая в первый раз появляется среди чужих. Все глаза были устремлены на нее, так что на этот раз пристальное внимание мальчика никем не было замечено.

Едва он, вернувшись домой, переступил порог, как мать спросила:

— Ну?

— Она невысокая. Скорее даже маленькая, — сказал мальчик.

— Ага! — удовлетворенно пробормотала Рода.