Рассказы

Неизвестно, где на Севере духовности было больше. Нижний Север был гуще и история его круче, а средний Север был недоступен и населён куда меньше.

С Нижним Севером я познакомился давно, когда плыл по его долгой воде вместе с давним своим другом. Лодочка наша была старая, трухлявая, заплатанная и напоминала только что поднятый со дна авианосец.

Друг мой начал её клеить, а я - разрабатывать маршрут. Сначала я думал идти по Свири - оттого, что прочитал "Заметки о Русском", а уж где тогда была духовность, так это в книгах Дмитрия Сергеевича Лихачёва. Однако, обстоятельства щёлкнули у нас перед носом пальцами как фокусник, и вот мы купили билеты до Череповца.

Нужно было ехать до Белозера, начального пункта нашего путешествия, на автобусе.

Ожидая грязный междугородний ЛАЗ, такой же что вёз меня теперь по Среднему Северу, я пошёл прогуляться по Череповцу. Было видно, что здесь тесно от заводов. Гарь, запах выделанного железа и химии неслась над водой.

Я ходил и думал о том, что вот в этом городе отбывал ссылку брат моего деда. Но я не знал точного места, где он жил в этом изгнания - сначала вынужденном, а потом добровольном. Целые моря воды утекли с тех пор, разлилось и Рыбинское водохранилище, на берегу которого я стоял.

Автобус тяжело вздохнул и вывалил нас на пыльную улицу. Поднатужившись, мы вытащили рюкзаки из ещё более, чем улица, пыльного багажного ящика. Тележка с лодочкой поскрипывала по грязным улицам Белозерска.

Город был чуть не древнейший на Севере. При этом он кочевал с одного озёрного берега на другой, перемещался в сторону. На Каменном мосту через сухой, с нежно-зелёной травой ров у Покровского собора, висели белые простыни со старинными буквицами - там была какая-то путаница с поздравлениями с неровной годовщиной основания, судя по всему уходившая в Новый завет. Мимо по улице бежала блохастая собака и чесалась на бегу.

Было пусто, и шумел ветер.

Уединённость сохранила культуру, и теперь она кажется необычной по сравнению с духом Смоленщины или Московии.

Много лет спустя я чуть не остался ночью на острове, что отделяет канал от Белого озера. Шлюзовой мост отвели, и если бы не добрые рыбаки, то жечь бы мне костры до рассвета. А тогда мы отшвартовались и тихо пошли древним судоходным каналом на восток и юг.

Особый, щемящий тон был в нашем путешествии, мы наверняка знали, что эти места предназначены для начала разворота северных рек на южные хлопковые поля. Именно здесь что-то должно было повернуться в природе, и никаких сомнений в неотвратимости преобразований у нас не было. Вряд ли осознанная скорбь об этом присутствовала у нас на сердце, но вспоминали мы об этом часто. Мы будто прощались с Шексной, с её рукотворными морями, уже подтопившими свои берега.

Наша лодка вплывала в наполненную водой церковь. С потолка срывались тяжелые капли, а стены щетинились арматурой. Закат освещал внутренности храма, но они пугали нас. Мы торопились выбраться оттуда, чтобы стать на ночлег.

Утренняя Шексна была покрыта туманом, и из него беззвучно выплывали чёрные борта кораблей. Потом откуда-то сверху раздавался протяжный гудок, и снова всё исчезало в прохладном молоке.

Расходящиеся волны подкидывали лодку. Однажды мы успели лишь развернуть байдарку носом к медленно движущейся, просверкивающей на солнце водяной стене.

Волна была выше нас, сидящих на воде. Но вот, ударив нам в лицо, она расходилась на мелководье, обнажала целое поле стволов, будто спиленных аккуратно, вровень с водой, - остатки давнего леса.

Как-то лодочка села на один из таких пней, вот другой прошёл по её днищу, срывая заплатки, но чиниться было негде, и мы двигались дальше, весла прогибались, на запястья стекали ручейки серого алюминиевого абразива. Это была мокрая пыль от крутящихся в руках вёсельных сочленений.

Мимо нас проходил Горицкий монастырь, что стоял на высоком холме, мы, внезапно для самих себя, пересекли реку перед носом у огромного сухогруза и долго потом бились о валуны противоположного берега, слушая невнятно-злобный крик мегафона с капитанского мостика.

Протащив лодку по мокрому деревянному жёлобу, заросшему ивняком, мы попали в канал Северо-Двинской системы, иначе называемой Екатерининской. Мы миновали все шлюзы, но у одного, разговорившись с двумя старухами-хозяйками, которым помогли убрать сено с откоса, шлюзовались персонально. Друг мой опускался в чёрную яму бревенчатого шлюза, табаня веслами.

Всё было по-домашнему. На краю шлюза бегала сумасшедшая курица, а из домика тянуло жареной картошкой.

Однажды издалека мы услышали страшный скрежет. Им был полон воздух, но ничто не указывало на его источник. Я втягивал голову в плечи, хотя бы для того, чтобы мой друг, сидящий выше, мог разглядеть что-нибудь. Но река всё петляла и петляла, пока, наконец, не открыла нам землечерпалку, похожую на сразу двух чудовищ, схватившихся в смертной схватке. Она что-то перемалывала в своих недрах, скрежетала транспортером, вздрагивала, плевалась грязной водой, и всё же - медленно удалялась за корму. Так и стих её голос.