Рассказы

Кхи! Кхи! Кхи! — снова завизжала пила.

Иван пилил и думал о новом испытании, которое послало ему небо.

Еще рот!..

Ужаснее этого он представить себе не мог. Самим жрать нечего, и так второй месяц питаешься бледным чаем, селедкой и луком, а тут…

Смешно — в прошлом месяце он всего заработал шесть рублей. Проживи-ка на эти деньги с женой и безруким отцом (отец лишился рук в каменоломне и висел у него на шее).

Хорошо, что «тех» нет, Лели и Нины!

Перед Иваном в полумраке припора предстали рядышком, как живые и как на картинке, две тоненькие девочки — близнецы с большими курчавыми головками.

«Отчего они умерли?»

Врач для бедных сказал, что от плохого питания. Может быть. Им, врачам, известно.

А хорошие они были — тихие, смирные. И всегда вдвоем, в уголке. Все со своими глиняными чашечками, горшочками и самодельными куклами возятся и щебечут, щебечут…

Рука, водившая пилу, дрогнула.

«И зачем теперь это новое существо?… Тоже долго не проживет. Один только перевод денег. Крестины, свивальники… Новые долги. Опять же подрыв торговли. Чуть Варя купечеством занялась, — стоп!»

Иван вспомнил, что его ждут, и ему стало совестно.

— Как же это так?! Жена родила, а я не двигаюсь?!

Он отложил пилу, вскочил, отряхнулся от пыли и стал торопливо напяливать пиджак…

Первый, кто бросился ему в глаза, когда он поднялся наверх, был племянник.

Пимка встретил его сурово.

Дядя заставил себя ждать больше часу. Притом лицо его было такое равнодушное, холодное. А Пимка был так уверен, что он обрадуется и сейчас же вылезет из колодца.

— А, это ты? — сказал Иван.

Пимка сердито отвернул лицо и проворчал:

— Так долго!.. Идите… Тетя Варя родила…

— Иду, иду!

— С тебя магарыч, — сказал тяжчик и хлопнул Ивана по плечу.

— Да… магарыч, — вяло ответил Иван и мигнул глазом племяннику.

Пимка сорвался со своего места, и они зашагали по степи. За ними кинулся Суслик.

Иван шел медленно, покачиваясь из стороны в сторону, как человек, отвыкший от ходьбы. Пимка поминутно забегал вперед и заглядывал ему в лицо. Он хотел прочитать, что творится у него на душе. Но ему это не удавалось.

Лицо Ивана по-прежнему оставалось равнодушным и холодным.

На полпути он неожиданно обернулся и спросил:

— Девочка или мальчик?

— Мальчик.

Иван остановился и проговорил дрожащим голосом:

— Врешь?!

— Не вру! — бойко ответил Пимка.

Лицо у Ивана просветлело, и на бескровных губах зацвела улыбка.

Увидав, какое впечатление произвело на дядю это известие, Пимка схватил его за рукав и воскликнул:

— И красивый такой!.. Глазки такие большие, носик красненький.

— Шутишь?

— Вот крест, дяденька!

— Да?!

Иван просветлел еще больше, схватил обеими руками Пимку за бедра и поднял его высоко над головой.

Суслик, вообразив, что Иван обижает Пимку, звонко залаял и вцепился острыми зубами в его сапог.

— Дурной, — рассмеялся Иван.

Продержав племянника несколько минут в воздухе, он бережно опустил его на землю и сказал:

— А я, брат, припас для тебя ушку. В степи нашел. Должно быть, обронил какой-нибудь отставной от козы барабанщик, — и он протянул ему белую пуговицу.

— Спасибо, дядя!

Пимка схватил ее с жадностью и помчался вперед с Сусликом, оглашая степь веселым криком и смехом.

Он теперь совершенно примирился с дядей.

Иван, как все каменоломщики, жил в самом грязном переулке слободки и снимал конуру за пять рублей. Она, впрочем, обходилась ему в три, так как он сдавал за два угол молодому парню Федору, тоже каменоломщику.

На пороге квартиры Ивана встретила сестра его Женя — полная женщина с рябым лицом и мужским голосом, по профессии — прачка.

— Где пропадал так долго? — спросила она с неудовольствием.

— С материком возился, — робко ответил он.

— Ну, да ладно… Поздравляю с хлопцем. А важный хлопец. — И она трижды поцеловала его.

— Спасибо, сестра.

Он крепко пожал ей руку и переступил порог.

В крохотной и прибранной комнатке было тихо. Слышен был только шепот безрукого старика, отца Ивана, и двух старушек-соседок. Они сидели в углу у печки.

Родильница лежала на широкой кровати у стены и дремала. Иван издали разглядел ее хрупкую фигуру под одеялом, левую безжизненную руку, вытянутую вдоль тела, и опущенные синие веки. Плоская грудь ее чуть-чуть колыхалась.

«Где же он?» — подумал Иван, ища глазами новорожденного.

Он лежал по правой руке родильницы, завернутый в тряпки, и выглядывал из них красной, величиной с небольшой кулак рожицей.

Завидя Ивана, одна старуха подошла к нему и прошамкала:

— Уснула… Пусть спит… Я ей намедни водицы святой испить дала…

Иван кивнул головой и, стараясь не скрипеть сапогами, подошел к кровати. Он остановился в пол-аршине от нее, затаил дыхание и неловко стал мять в шершавых, с толстыми жилами руках фуражку. Когда неловкость прошла, он посмотрел на жену и сына, и слезы радости чуть не брызнули у него из глаз. В нем проснулось отцовское чувство. Радость его усугублялась еще тем, что это был первый его сын.

Иван сквозь туман глядел на это крохотное существо, и ему захотелось прижать его к груди. Но он воздержался, ведь это был не материк, а он только с материками умел обращаться.

Хотелось ему также приласкать и горемычную подругу свою…